Кемаль Ататюрк

У Кемаля не было возможности выбирать друзей. Состав комитета, избранного конгрессом, чтобы представлять Ассоциацию защиты прав восточных провинций, — хороший пример складывающейся ситуации. Наряду с Рауфом и Бекиром Сами, бывшим мэром Бейрута, в состав комитета вошли четыре «региональных» депутата, ничем не обязанных Кемалю, и еще два очень влиятельных человека. Один из них — шейх крупного братства Накшбенди; другой — глава курдского племени. Восемь лет спустя Кемаль назовет их «жалкими типами, лишенными какого бы то ни было политического или военного опыта и каких-либо способностей в этих областях». Но в Эрзуруме было не время для оскорблений. Когда Кемаль пишет курду, сообщая о своем избрании, или когда он обращается к тому или иному шейху, тон его послания любезный, даже заискивающий. Кемаль не может обойтись ни без курдов, которых активно «окучивают» англичане, обещая им независимый Курдистан, ни без руководителей братств или других сект, столпов народной религии, агитирующих Анатолию против официальной религии Стамбула или, напротив, в ее поддержку.

Во время закрытия конгресса Кемаль игнорирует колебания одних, недовольство других и собственную неудовлетворенность. В своей заключительной речи, очень эмоциональной, полной надежды и готовности к борьбе, Кемаль желает долгой жизни нации, родине и государству и подчеркивает историческую важность конгресса.

Возвращение Энвера

Не всё так просто в поведении Кемаля. Незадолго до выступления на закрытии конгресса он в течение двух часов беседует с английским подполковником Роулинсоном. В ходе всей войны за независимость он продолжает встречаться с врагами своей страны, за исключением греков, с противниками националистов, он предпочитает оставаться с ними в контакте: сегодняшние враги завтра могут стать друзьями.

Роулинсон, опытный пятидесятилетний подполковник, был направлен в Восточную Анатолию, чтобы проверить выполнение условий перемирия. Уверенный в себе, прямой, резкий Кемаль производит впечатление и даже удивляет своего посетителя. Несколько раз Кемаль использует слово «революционный»: революционное движение националистов, революционная армия, которая сможет противостоять территориальным претензиям армян за пределами турецко-российской границы. Роулинсон, в свою очередь, начал разговор о взаимоотношениях с большевиками. Англичане были уверены, что все азербайджанцы, ассирийцы и дагестанцы, присутствующие на конгрессе в Эрзуруме, — «агенты большевиков». Кемаль категорически отверг любую связь национального движения с большевиками. Англичанина это не убедило: он остался уверенным во влиянии Ленина, «в частности финансовом».

В конце беседы Роулинсон затронул вопрос, не оставивший Кемаля равнодушным: он заговорил об Энвере. С момента побега из Стамбула бывший генералиссимус не оставался в бездействии. Вынесенный ему смертный приговор, а также требование Турции об экстрадиции его из Германии не затронули Энвера. Вместе с Талаатом, Джемалем и другими видными юнионистами Энвер много разъезжает, располагая значительными финансовыми средствами и полной свободой. Веймарская республика принимает Энвера и его друзей, которые, похоже, не сожалеют об исчезновении Германской империи в результате поражения. Постреволюционное возбуждение молодой Германии даже открывает им новые горизонты. Весной 1919 года турецкие студенты создают движение «Куртулуш» («Спасение»). Один из них рассказывал, что профессор Зомбарт им объяснил, что Османская империя — типичный пример колониальной эксплуатации; для этих студентов рождение национального движения — как «появление солнца и предвестник освобождения от империализма». А Энвер находит свое «солнце» в Берлине, где посещает в тюрьме друга Талаата — Карла Радека. Будущий секретарь Коминтерна обсуждает с ним союз между исламом и большевиками, помощь турецким националистам и даже поездку в Москву и встречу с Лениным. Счастливый от мысли снова вершить историю, Энвер несколько раз посещает Радека, а затем пишет Джемалю, что «готов стать социалистом при условии адаптации его к религиозным доктринам, определяющим внутреннюю жизнь мусульманских стран».

Когда Роулинсон стал расспрашивать об Энвере, Кемаль не вспылил, но его ответ был однозначным: «Энвер мне писал, я отказался от какого бы то ни было сотрудничества с ним, и, если бы он приехал в Эрзурум, я бы его арестовал». Можно представить себе презрение, обиду, огорчение, испытанные Кемалем при чтении письма Энвера с изложением его нового мусульмано-социалистического увлечения.