Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

Это определение суверенитета предполагает его прямое происхождение исключительно от божественной, а не человеческой воли. Ранее автор утверждает, что «от Б[о]га уставлено было Вышнее повелителство», поэтому «безбожно и непочтенно Гугон Грот утверждал, что власть гражданская от всех граждан начало свое имеет, и для того ч[е]л[о]в[е]ч[е]ским уставлением нарицает»[488]. Таким образом, сочинитель полностью отвергает договорную теорию происхождения «власти гражданской»: ее источником является постановление («устав») бога, а не договор. И если Феофан приводит текст общественного договора, заключаемого с сувереном, то автор «Повелителства» предлагает текст подобного же божественного устава: «Вышнее повелителство для защиты протчиим ч[е]л[о]в[е]ком и ползы установленно есть от Бога, аки бы рекл Б[о]г: повинуйтеся Вышнему повелителству, ибо есть ради вашей ползы и бл[а]га предустановлено». Сама эта формулировка частично совпадает с формулой договора у Феофана, где народ говорит: «…К общей нашей ползе, владеши над нами вечно». Прокопович при этом подчеркивает, что «народная воля <…> божием мановение[м] движима действует, понеже ясно учит священное писание <…>, что несть власть еще не от бога» [Правда воли монаршей 1722: 30]. Автор «Повелителства» также приводит это высказывание апостола Павла, но у него божественная воля прямо делегирует власть правящим, буквально при их рождении, это «природное право» «благочинных» правителей, т. е. таких, чья власть происходит от бога, а не приобретается:

…Не столь приличны мнятся быти тии, которыи такое нарицание определили: Повелительство есть величайшая власть в Республике, верховное превосходство имущее, в котором нарицании многие суть несовершенства, ибо Вышнее Повелительство ничто ино, разумети потребно токмо яко повелительства сочинитель и содержатель. Определенное же нарицание: Повелительство есть власть верховное превосходство имущее, и тиранном приличное, хотя и разно есть от благочиннаго Повелительства. Ибо там вместо права желание, вместо доказов воля есть. Но благочинному Повелительству все сие не угодно, ибо оные родятся и имеют к тому природное право, и токмо истинныи к тому наследник присвоение имеет, дабы изрядно правити ц[а]рство и граждан своих[489].

Подобное утверждение ведет к полной редукции «народного суверенитета» и отделяет «природную» власть от народа[490]. Хотя «Повелительство» всегда выступает в виде конкретного лица, оно не сливается с личностью монарха, поскольку оно есть «лице публичное». Получается, что Елизавета приходит к власти, поскольку рождена для «повелительства», а ее низложенный предшественник не имел подобной божественной санкции («природного права»). При этом Елизавета не сразу получила это «Высочайшее повелительство», из чего также можно заключить, что суверенитет и его носитель разделены.

Автор, рассуждая о божественном происхождении власти, помнит о смертности правителей и бессмертии «Величества», фактически воспроизводя доводы западноевропейской средневековой концепции «двух тел» короля [Канторович 2014] – «естественном» и «политическом». При этом «политическое тело» ассоциируется у него с понятием суверенитета («Повелительством»). Таким образом, он объединяет языки схоластической юриспруденции с новейшим политическим дискурсом: