Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

Четвертая часть «О законном высочайшем Наследствии» суммирует доказательства превосходства наследственной монархии над избирательной, во многом совпадая с аргументами «Правды воли монаршей» в данном вопросе. В «Предложении четвертом» автор касается опасной темы: вступая в дискуссию с «высокими политиками»[498], он пытается доказать, что «також и жен повелительство бывает благополучно». Автор фактически создает апологию женского правления, хотя прекрасно осознает, что здесь «в терноколющий лес входим, дабы возможно оных [„политиков“] противные мнения на пространство Феатра извлещи». Противники женского правления «не с соломы сверченные, <…> но взятые из с[вя]щеннейщаго писания аргументы прекладали», основной из них – «жены возгосподствуют вами; людие мои, и которыи тебе ублажают, заблуждают» (Ис. 3:12). Противники «женского царства» этой цитатой пытались доказать, что Бог «угрожает таким начальством тому царству, котораго за прешедшие грехи ненавидит, и так дерзали: младенцы и жены, которыи наследствуют, они суть инструмент наказания народов, взведенные на пр[е]стол, которыи лутше приватные свои вещи, неже публичные дела разсудно управляют»[499]. Автор демонстрирует чудеса софистики и ловко выходит из опасной ситуации, утверждая:

Оные аргументы ни в чем нам не противны. Ибо Б[о]г рече о младенцах или женах не о таких, которыи в преизрядном разуме, но о таких, которыи совершенства еще не имеют. <…> Ибо жены, которых правом природы на высочайшем величестве Б[о]г соизволил посадить Троне, не меньше как и мужи всеми надлежащими Императорам от Б[о]га могут быти украшены добродетельми. Прилично к сему употребить слово Сенеки: никому не закрыта добродетель, всем явна, и всех к себе припущает, всех к себе призывает, не избирает богатства, ниже пола[500].

Далее он приводит многочисленные примеры знаменитых «жен» из Священного Писания и истории[501], которые венчаются закономерным утверждением: «Но не нуждно нам иностранных и заморских исторических приискивать примеров, когда видим во всепресветлейшей Августейшей Героине Г[осу]д[а]р[ы]не Императрице Елисавете Петровне живых преславных действ преславные документы; когда по благополучном возшествии на Пр[е]стол все преждние в России несогласия яко истинная законнейшая наследница, все оные неблагополучия угасила и вечно умертвила, и не токмо внутрь Отчества, но и все соседственныя брани мужественною рукою успокоила, и не токмо свое Империум миром оградила, но и иным многомощным Г[осу]д[а]рем в распространении их границ равновесия, термины и умеренность прописать соизволила»[502].

В заключительном «Увете к всероссийскому подданству» автор призывает подданных в своей «теплой молитве» желать «да всегда в безпрерывной всеавгустейшаго дому высочайшая фамилия – Отечества бл[а]гополучие, кроме злейших избраний, наследственна во веки пребудет»[503].

Таким образом, апология наследственного порядка, созданная для легитимации елизаветинского правления, отрицала вместе с «Правдой» и договорной характер происхождения власти, но вводила разделение общества и публичной власти. Причем назначенные монархом представители публичной власти, по мнению автора «Высочайшего повелителства», должны были нести ответственность перед «обществом»[504]. Традиционалистская концепция божественного происхождения власти, представленная в «Повелителстве», отказывалась от концепции естественного права и использовала новые политические понятия. Этот консервативный синтез призван был в очередной раз легитимировать политическое насилие и, отрицая любые его проявления в будущем, установить новый порядок наследования, позволяющий избежать конфликтов. Именно в принципах правильного наследования автор и видит «Отечества благополучие»[505].