…Не всегда и при Ц[а]рях величество пребывает, а у иных и Ц[а]рей от пр[е]стола отринут, у иных отрешают. Того ради при таких и рожденные не наследствуют, а оставшие пр[е]стол из сторонних уступают, то при тех и всегдашнее Повелителство Величества не прибывает. Но нам токмо единым Б[о]жиим уставлением оное Величество дается и отнимается.
Также «повелительства власть» может вверяться на время должностным лицам («консулы Римские», «диктаторы Римской республики», регенты), но они не обладают ею, «ибо кто что имеет по сообщению, той тоей вещи несть Господин, и подлинно не наследник. Тое толко Величество истинное и собственно всегдашнее нарицается, которое ни в какие времена не пресекается, а не такое, которое по случаю бывает»[492]
.Определяя основные характеристики «Высочайшего повелительства», автор говорит, что «Высочайшее есть, которое над всеми, ибо Величество равности между чинов не хранит», но при этом оно,
хотя имеет высочайшую власть, яко во всем народе явственно, но не надлежит по своей воли в умаление своего Империя бл[а]гая царства растощити, удручити, царство умалити, и ни во что обратити, для того во втором разнствии наречения прилично и сие речение предложити:
Получается, что само «нарицание» суверенитета определяет обязанности его носителя. В то же время автор «Повелителства», несмотря на отрицание договорного происхождения власти, неожиданно близко подходит к пониманию государства как института. Кв. Скиннер, описывая «современное понятие государства», говорит, что оно носит «двоякий безличный характер», поскольку «мы отличаем власть государства от власти правителей и магистратов, которым одновременно поручено обладать его полномочиями. Но мы также отличаем власть государства от всего общества, которое подпадает под его власть» [Скиннер 2002: 45]. В схожем ключе описывается разделение «града» (общества, республики) и суверенной власти («Величества»), которая, как мы видели, отделена от личности властителя как «лице публичное»: