Читаем Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории полностью

Il est deux moyens de vous revêtir de la suprême puissance. L’un, c’est de vous faire proclamer empereur par l’armée; l’autre, de recevoir la couronne des mains du sénat. Le premier est plus prompt; le second, plus sûr <…>. Vous savez combien les révolutions ont été fréquentes dans cet empire; vous savez avec quelle facilité les troupes séduites ou mutinées ont couronné ou détrôné leurs maitres. Le moyen que je vous propose à prévenir de dangereux desseins. Le sénat vous ayant élu, se trouvera intéressé à maintenir son ouvrages; et le peuple, regardant votre personne comme plus sacrée, s’empressera toujours de la défendre [Castéra 1809: 236–237][510].

Против мнения Панина выступил князь Н. Ю. Трубецкой, заявивший, что подобное избрание не в обычаях империи и скорее напоминает Швецию или Польшу. Великий князь, дабы разрешить сомнения, отправил камергера спросить об этом свою супругу, которая ничего не знала о планах Панина и уже сочинила форму присяги, рассчитанную на гвардию, поэтому резко ответила, чтобы муж «следовал обыкновениям»[511]. Петр Федорович нарушил план Панина и был провозглашен императором не Сенатом, а гвардией[512]. Видимо, отношение Панина к этому поступку Петра III нашло отражение в его фразе из проекта манифеста об учреждении Императорского совета. Панин писал:

Кто верный и разумный сын отечества без чувствителности может себе привесть на память, в каком порядке восходил на престол бывший император Петр Третий, и не может ли сие злоключителное положение быть уподоблено тем варварским временам в которыя не токмо установленнаго правителства ниже письменных законов еще не бывало[513].

Даже Екатерину, которую трудно заподозрить в сочувствии мужу, покоробило это выражение Панина. Она подчеркнула слово «варварским» и на полях написала:

Правда, что жалеть было о том должно, но неправда то, чтоб мы потому были хуже татар и калмыков, а хотя б и были таковы, то и при том кажется мне, что употребление столь сильных слов неприлично нашей собственной славе, да и персональным интересам нашим противно такое на всю нацию и на самих предков наших указующее поношение [Соловьев 1994: 140].

Панин защищал свою формулировку в «Примечании»:

Те[м] империя или нация не постовляется хуже татар и калмык, но только уподоблен в том варварским временам тот образ, которым Петр Третий всходил на престол – не собрав Г[о]с[у]д[а]рственнаго Правительства, будто б не было в Империи никаких Уставов к Правлению Г[о]с[уд]арства, на которых и целость персоны, и самодержавная власть в своей твердости основаны быть должны[514].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология