Читаем Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории полностью

Фактически он добился того, что в окончательной редакции манифеста фраза с порицанием покойного императора сохранилась; правда, оскорбительное прилагательное «варварским» было удалено[515]. Это может свидетельствовать не только о формальном осуждении беззаконного вступления на престол, но и о личной «чувствительности» Панина по поводу этого события. Когда он говорит о том, что Петр действовал так, не основываясь на «Уставах к Правлению Государства», то подразумевает и установленное «право наследования», которое нарушил Петр, не узаконив в качестве своего преемника Павла Петровича. Вероятно, это нестабильное положение его воспитанника во многом подтолкнуло «легалиста» Панина к участию в заговоре[516] и насильственном свержении законного монарха в июне 1762 года.

Именно Н. И. Панину вместе с Г. Н. Тепловым было поручено легитимировать произошедший переворот. Первый манифест о вступлении на престол Екатерины от 28 июня написан рукой Теплова – спешно и с ошибками. Второй, «обстоятельный» манифест, появившийся 6 июля 1762 года, носил программный характер, но был непосредственно связан с первым манифестом, можно говорить об их идейной преемственности. Как свидетельствовал близкий к Н. И. Панину датский посол Гакстгаузен в депеше от 19 июля 1762 года, манифест был написан камергером Г. Н. Тепловым, но «господин Панин исправил оный и придал ему окончательный вид»[517].

Для того чтобы понять смысл манифестов от 28 июня и 6 июля, нужно обратиться не только к их русскому тексту, но и к их переводам на официальный дипломатический язык эпохи. Французские тексты манифестов используют европейскую политико-правовую терминологию, и современному читателю становится яснее их суть. Итак, в манифесте от 28 июня говорится, что Российскому государству грозили разные опасности, вследствие чего подданные просили принять императрицу престол, в чем «присягу нам торжественную учинили». Здесь указаны три «опасности»: первая грозила «переменою древняго в России православия и принятием иновернаго закона», вторая вела к тому, что слава России «заключением нового мира с самым ея злодеем отдана уже действительно в совершенное порабощение», и, наконец, в-третьих:

…А между тем внутренние порядки, составляющие целость Нашего Отечества, совсем испровержены [Манифесты 1869: 216].

…& d’ailleurs les Constitutions intérieures, sur lesquelles le bien-être & le bonheur fondamental de notre Patrie étoient fondées, avoient été entièrement renversées[518].

То есть основными «винами» Петра III являлись нарушение естественного права его подданных на исповедание своей религии, заключение мира с врагом империи и ниспровержение государственных установлений (les Constitutions).

Эти же идеи были подробно развернуты в «обстоятельном» манифесте от 6 июля 1762 года. Здесь прямо развита идея восстановления «испроверженных» порядков. Вступая на престол, императрица, как «истинный монарх», а не своевольный деспот, приносит клятву и обещает установить фундаментальные законы и править согласно им:

…Здесь наиторжественнейше обещаем Нашим Императорским словом, узаконить такие государственные установления (les Constitutions fondamentales), по которым бы правительство любезнаго Нашего отечества в своей силе и принадлежащих границах течение свое имело так, чтоб и в потомки каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению добраго во всем порядка, и тем уповаем предохранить целость Империи и Нашей Самодержавной власти, бывшим несчастием несколько испроверженную, а прямых верноусердствующих своему отечеству вывести из уныния и оскорбления [Манифесты 1869: 222][519].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология