Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

То есть самодержец сам разорвал «союз» с подданными, нарушив их естественные права, закрепленные в фундаментальных законах. Для восстановления этого «союза» необходимо «связать всех подданных с Государем неразрывным узлом утвержденных государственных фундаментальных прав и формы правления». Только это может спасти Государя от «злоключительных революций», во время которых подданные уже не отваживаются защищать своего Государя от заговорщиков, поскольку не связывают его власть с гарантией законности и соблюдением своих прав, а, наоборот, имеют «причины ожидать в новых переменах лучшаго». Только если монарх вновь установит разрушенный союз, «народ» (читай – «дворянство») будет «всегда готов защищать жизнию своею того Государя, под владением которого сохраняются во всей целости государственные фундаментальные законы и форма правления, под сению коих соблюдается общее благо, верность и безопасность каждого подданного» [Шумигорский 1907: 21][521]. На первый взгляд кажется, что братья Панины возвращаются к петровскому понятию «общего блага», но теперь оно выступает в совершенно ином смысле – не как «государственный интерес», но как права и преимущества «народа» (дворянства).

Комментируя положения манифеста от 6 июля 1762 года, К. Д. Бугров попытался доказать, что этому документу присущ «республиканский дискурс», который он противопоставляет монархическому дискурсу панинского проекта создания Императорского совета и реформы Сената. По его мнению, эти два документа находятся в плоскостях двух разных дискурсивных практик: первая имела целью осудить императора, вторая – утвердить законодательные права императрицы [Бугров 2015: 174, 183][522]. Как представляется, это неверно, поскольку проект Панина нужно рассматривать как продолжение манифеста от 6 июля, да и сам он прямо ссылается в своем тексте на обещания, данные императрицей в манифесте[523]. Манифест находится в рамках все того же монархического дискурса, его «тираноборческие» пассажи принципиально направлены на развенчание деспотизма как извращения подлинного, законного «единовластия». Фактически в манифесте утверждается, что Россия была и есть монархическое («самодержавное») государство, а Петр III пытался превратить ее в деспотию («самовластие»). Поэтому задача Екатерины – восстановить истинную монархию и укрепить ее, издав фундаментальные законы. Чуть позже Н. И. Панин, защищая собственный проект Императорского совета, раскрывает понимание «непоколебимых» законов в записке, где оспаривает замечания императрицы на свой проект учреждения Совета и реформы Сената:

…Каждой разумной с[ы]нъ отечества признать должен, что никакая великая, особливо же Российская, империя надежнее управлят[ь]ся не может, как монаршеским правлением, то есть самодержавством, но из того не следует, чтоб преемник престола мог, имея законное право, без всяких границ все нарушить, что похочет <…> [и] своего самодержавнаго предместника непоколебимо учрежденныя уставы, яко то: веру духовную, твердость и безопасность имении подданных, их разныя кондиции и состоянии, достаточно установленную их форму правител[ь]ства[524], что единственно почитается надежным ограждением престола Г[о]с[у]д[а]рева от злоключителных революцей, коих частое произшествие неизбежно, наконец, подвергает Г[о]с[у]д[а]рство бунтам, твердостию же формы правительства поставляется оное благо полисованным, как то доказател[ь]но свидетел[ь]ствуют все разныя христианския правител[ь]ства в Европе… Всякая другая тому дефиниция есть или , подвергающая погибели и Г[о]с[у]д[а]рство, и Г[о]с[у]д[а]ря[525].