Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

В петровское царствование начинает формироваться по-европейски образованная читающая публика. Круг этой читающей публики довольно ограничен и зачастую совпадает с теми московскими «пенсионерами», которые были отправлены на обучение за границу, и теми, кто следует установленной ими моде на чтение книг, где «начальные политицы о всякой Речи Посполитой мнят и разсуждают». Однако этот круг порождает мысли и идеи, которые не всегда совпадают с «умоначертанием» самого государя. Блестящий представитель данной «публики» – князь Д. М. Голицын, который много читает и усердно изучает европейских мыслителей. Именно из этого круга до царя доносились «роптание» и «вредное блазнословие», которые требовалось опровергнуть, но «резоны и доводы» власти необходимо было озвучить уже на новом языке, принадлежащем самим «ропотникам» и «прекословцам». Власть «присваивает» себе новый язык, ибо ничто не может заставить ее говорить по-новому, как только наличие людей, которые могут понять этот язык[527]. Причем, заметим, этот образованный слой принадлежал к старой московской элите и был социальной опорой власти, а в его консолидации был заинтересован сам царь-реформатор.

Этот новый политический дискурс также соответствовал и интересам Петра I, будучи ориентирован в том числе на европейскую публику. Одна из важных причин его возникновения – попытка создать достойный образ новой европейской державы на Западе. Об этом прямо говорит автор «Правды воли монаршей», и не случайно ее перевод на немецкий язык публикуется почти сразу после выхода трактата на русском. Возможно, однако, что главными адресатами «Правды воли монаршей» были государь и его наследники, настоящий и будущий. Правящий монарх проговаривал принципы, для того чтобы вернее оценить и рационализировать свои помыслы и планы, а будущему правителю этот текст должен был служить неизменным ориентиром, чтобы не отступить от целей, намеченных преобразователем, и верно понять его намерения. В этом смысле «Правда воли монаршей» может быть рассмотрена как политическое завещание Петра Великого, адресованное наследникам и сподвижникам.