Кембрия. Трилогия (СИ)

Друиды уплыли в Ирландию, но всякий, кто видел в руках патриаршего секретаря блестящее стекло на бронзовых ножках, с винтами, вспомнил: у друидов и ведьм побогаче бывают иногда шары из прозрачного камня, которые они используют для снятия проклятий. Обычно – маленькие. Здесь – не шар целиком, только часть. Зато – большой!

В нефе уже подвинули скамьи. Посередине, под пересекающимся светом из витражей – стол. Ушастая сида, что пристроила под лупой образец, и разводит руками.

– У меня другие глаза… Святейший Пирр, твой секретарь умеет пользоваться большой лупой?

Секретарь Пирра – свой, гленский, из вновь рукоположенных белых священников. Еще зимой был воин как воин, в общем строю стоял с копьем. Таким и остался, только сменил копье и топор на слово, и стеганую куртку – на сутану. Да жена–попадья окончательно перестала бояться развода… Оглядывается на патриарха.

– Начинай, сын мой. Мне тоже интересно.

Секретарь взялся за ручку маленького ворота. Принялся поворачивать – чуть заметно. Множество глаз – самых влиятельных глаз Британии, что уставились на него со всех сторон, не заставили руку ни дрогнуть, ни дернуться. Второго такого прибора нет. Оставить его святейшество с маленькой лупой из бесцветного камня, который сида называет «силикат бериллия»? Простить, пожалуй, простит. А совесть? Новый прибор – простому священнику заказать не по худому кошелю. У патриарха константинопольского денег тоже немного. Есть десятина – которая, на деле, куда меньше десятой части дохода гленцев, и так вся уходит на подготовку новых священников. Есть назначенное Римом и Карфагеном вспомоществование, но его хватит лишь на прожитие самому иерарху и скромному штату, никак не на скупку драгоценностей. Вот и смотрит патриарх на прибор для чтения так, словно это его глаз вынули и приспособили к делу.

Пирр камбрийскому любопытству отказать не смог – не теперь и не в том, что оно же и принесло, опередив греческую мудрость. Стоит, раздумывает над иронией бытия: у Августины–Немайн в голове вся императорская библиотека, да и своих мыслей немало, но и ее обходят, словно легкая квадрига тяжелую трехосную колесницу в смешанной гонке в честь королевских свадеб… Так же ловко – на повороте, на разгоне. Так же временно – потому, что трехосная без груза немногим тяжелей, а тянет ее аж шестерка.

Не зря украшали ипподром! Ристалища вышли славными, а зрители орали так, что вспомнился Константинополь. Какая разница, что вместо ипподромных партий своих во всю глотку поддерживали кланы? Та, что до поножовщины не дошло – на трибунах ипподрома нередко лилась кровь. Не все плохо в обычае кровной мести – иногда он придает людям должную сдержанность. Кстати, Кэдманы взяли немало призов, и искренне считают, что успехом обязаны своей сиде.

Правы. Как только местная изобретательность повисает в воздухе, теряет нить – как и что искать, бегут за советом к Немайн. Без могучей основы, без греческого знания, у местных никаких открытий бы не было.

Увы, она всего лишь девушка, пусть и касалась ее лба и рук душистое миро помазания. У нее не тысяча рук, и голова одна – приходится ставить на службу природную любознательность граждан. По Кер–Сиди объявлено – всякий хитрый опыт с новой механикой – разрешен, но за линией городских стен. Место надлежит огородить, на ограждение повесить красный флажок. Трижды громко объявить о возможной опасности…

Все для того, чтобы зрители собрались! Бывало, иных потом для похорон по кусочкам собирали – все равно красная тряпица действует, как приглашение на состязание бардов или рыцарский турнир. Что ни день – то эксперимент, что ни неделя – удачный. И никогда не угадаешь, что следующим придет в голову пытливому камбрийскому разуму.

Два месяца назад стекольщик был в гостях у гончара – тот хвастал новым гончарным кругом с водяным приводом. Мастерская стояла в предместье, красная лента нашлась в косе у дочери стекольщика, три раза проорать: «Берегись, колдуем!» – недолго…

Так на гончарный круг легла не глина, а стеклянный расплав. Жертв не было, зато мастера приметили: куски стекла, отогнанные внутри быстро крутящегося горшка, получаются ясными, без пузырьков. В окно это не вставишь, зато можно отшлифовать и продать, как поддельный хрусталь. Тускловатый, зато большой. И разных цветов. И дешевый.

Работа ювелира встала святой и вечной куда дороже стекла. А еще кто–то выковал четвероногую подставку, пристроил упругие зажимы, вороты – как в баллисте, только маленькие, клинья. Немайн говорит, ничего бы не вышло, если бы не новый инструмент, который – десятками! – выходит из–под ветряных и водяных молотов.