Кемер в объятиях ночи

Еще одного одноклассника Григорьев случайно встретил в очереди за визой во дворе финского консульства. Дело было под Новый год, и желающих получить визу роилось там довольно много. Ждали долго. Григорьев сначала услышал вроде бы знакомый голос, а потом признал и самого Гамаюнова. Разговорились. Гамаюнов стоял за визой для своей подруги. „У меня вот что есть!“ — Тут он достал из кармана синий американский паспорт, любовно погладил его. — Вот он красавец! Мне теперь визы никуда не нужны, а вот подруге моей надо. Хорошая женщина: и стирает, и моет, и готовит, а главное — молчит, хотя далеко и не глупая — закончила Санкт-Петербургский государственный университет, а это тебе не хухры-мухры. Закончить-то она закончила, а вот работы по ее специальности найти не получилось. Так я ее теперь и вожу с собой. Она у меня и на машине в магазин ездит, не спеша, всегда ремнем пристегивается — красота! Таких людей надо ценить! Она сама из-под Севастополя — натуральная блондинка! Нога у нее, представляешь, сорок второго размера! Рост — сто восемьдесят. А фигура! Гости, когда ко мне приходят, смотрят только на нее. Меня вовсе не замечают. Так головы у них и вращаются за ней, как подсолнухи, а когда она куда-нибудь выходит, все сразу испытывают беспокойство!» Оказывается, где он только не живал, даже в Голландии года три околачивался, в Америке, был женат на немке, имелось у него и двое детей — Григорьев так и не понял, от кого, — наверное, еще с России остались, поскольку что дочь училась в питерском университете. Свой начальный капитал Гамаюнов нажил самым что ни на есть жульническим путем, вывозя первые банковские карточки, на которые здесь клал триста долларов, а за границей в банкомате, который принимал карточку за кредитную, а не дебетовую, снимал гораздо большую сумму — максимум, который тогда можно было снять. Это он называл «грабить банки». Впрочем, бизнес этот довольно скоро прикрыли, и он вынужден был искать какой-то другой вид деятельности. Так и жил — натуральный гражданин мира, ни от кого не зависящий и никому не подчиняющийся.

А вот из одноклассниц Григорьев встречался только с Любой Орловой. Однажды встретил ее совершенно случайно на улице. Еще с минуту думал, подходить или не подходить — вдруг ошибся. Подошел, оказалось — точно она. Сели в кафе. Как-то она поначалу смутилась, не смотрела в глаза. И еще у нее с детства осталась привычка грызть ногти. Вот и теперь она снова сидела и грызла ногти вместе с маникюром. Рассказала про Витьку Птицына, когда-то закадычного школьного дружка Григорьев. Тот очень уж любил выпить. Говорила, что нередко встречала его вдребезги пьяным с какими-то ханыгами. В итоге в сорок два года Витька получил инфаркт и едва не помер, даже какое-то время не пил и не курил, но теперь, говорят, вел опять развеселую жизнь.

Бывший Леша Волков тоже получил инфаркт в сорок четыре. В июне встретились с ним у него дома, выпили чайку. Выглядел он неважно: не меньше, чем на полтинник с большим хвостиком. Вроде теперь сильно и не пил, а вид имел словно поддатый. Пожаловался Григорьеву:

— Честно скажу, меня такая стремительность течения времени очень пугает. Понятно, что сделать тут ничего невозможно. После инфаркта будто бы видишь конец жизни. Возраст — это довольно жутко. Хорошо бы остановиться лет эдак так в тридцать — тридцать пять — и взрослый, но еще на старый и так законсервироваться до самой смерти, которая наступала бы внезапно — щелк и все, как выключили — всякие там этапы жизни с морщинистыми лицами, простатитами, инсультами, реанимациями и комами совершенно не нужны. Умереть в своей постели, окруженному многочисленной рыдающей родней, меня как-то мало утешает, хотя, может быть, выглядело бы и неплохо. Хотя тут же вспоминается: «Мой дядя самых честных правил…» Только что пришел, казалось бы, из армии, вся жизнь впереди — и вот уже виден ее конец…

Григорьев не знал, что ему и ответить, только хмыкал, пожимал плечами, причем чувствовал себя при этом неловко.

До этого совершенно для него неожиданного инфаркта Волков никогда серьезно не болел и вообще попал в больницу впервые в жизни. С месяц он лежал в клинике медицинского университета. Как водится, пережил обычный постинфарктный психоз, жуткий липкий страх смерти. Студенты в то самое время занимались антропометрическими исследованиями, как-то пришли в палату, вооруженные линейками, начали его со всех сторон измерять. Он был в ужасе: ему показалось, что ему заранее снимают мерку для гроба.

Знал Григорьев и его теперешнюю молодую подругу. Странная это была особа. На вид ей было лет двадцать семь. Обычно при встрече она строила Григорьеву глазки и под столом ногой, сняв туфлю, тыкала ему между ног. На этот раз дома ее не было. Уехала в Турцию. Волков по этому поводу выразился тут прямо: «Поехала на большой трах».

Оторопевший Григорьев сказал Волкову то, чему и сам не верил:

— Может, она спокойно отдыхает у себя в номере, читает книжечку!

Волков кисло усмехнулся: