Кентерберийские рассказы

Что словом не обмолвился ни с кем?

Других мы слушали, и твой черед,

Рассказец за тобой, — и поскоромней».

«Пусть слово кто-нибудь другой берет,

Поверь, хозяин, не по силам то мне.

Вот разве что стишок один я вспомню».

«Стихи? Ну, что ж. Хоть, судя по всему,

Веселого не рассказать ему».

РАССКАЗ О СЭРЕ ТОПАСЕ [139] (пер. О. Румера)

Здесь начинается рассказ Чосера о сэре Топасе

Внемлите, судари! Сейчас

Я вам поведаю рассказ

       Веселый и забавный.

Жил-был на свете сэр Топас,

В турнирах и боях не раз

       Участник самый славный.

В приходе Попринге был он,

В заморской Фландрии рожден,

       Как это мне известно;

Его отцу был подчинен

Весь край кругом, — он был силен

       По милости небесной.

И быстро сэр Топас подрос.

Был рот его алее роз,

       Белей пшена — ланиты.

А спросите, какой был нос,—

Отвечу смело на вопрос:

       Красою знаменитый.

Была до пояса длинна

Волос шафрановых волна;

       Камзола золотого

Была неведома цена;

Штаны из брюггского сукна,

       А обувь — из Кордовы.

Он за оленями скакал

И в небо соколов пускал

       За водяною птицей;

Был как никто в стрельбе удал,

В борьбе всегда барана брал,

       С любым готов схватиться.

Немало девушек тайком,

В ночи не зная сна, по нем

       Томилось и вздыхало;

Но он, с пороком не знаком,

Был чист, с терновым схож кустом,

       Чьи ягоды так алы.

И вот однажды сэр Топас —

Я повествую без прикрас —

       На вороной кобыле,

Мечом, копьем вооружась,

Собрался в путь — и вмиг из глаз

       Исчез за тучей пыли.

Дубраву вдоль и поперек

Обрыскал он, трубя в свой рог,

       Гоняя зайцев, ланей;

Скакал на север и восток

И вдруг почувствовал приток

       Прельстительных мечтаний.

Там рос пахучих зелий стан —

Гвоздика, нежный балдриан

       И тот орех мускатный,

Что в эля старого стакан

Иль в ларь кладут, чтобы им дан

       Был запах ароматный.

Там раздавался птичий гам,

И попугай и ястреб там

       Все звонче, чище пели

Дрозд прыгал резво по ветвям

И вторил диким голубям

       Как будто на свирели.

У рыцаря стал влажен взор,

В нем вызвал этот птичий хор

       Любовное томленье;

В коня шипы вонзая шпор,

Помчался он во весь опор

       В каком-то исступленье.

Но вот, коня сбивая с ног,

От скачки рыцарь изнемог,

       И посреди дубравы

Он на поляне свежей лег,

Где конь его усталый мог

       Щипать густые травы.

«Любовь царит в душе моей.

Мне, мать пречистая, ей-ей,

       Час от часу тяжеле.

Мне снилось, что царица фей —

Жена моя и будто с ней

       Мы спим в одной постели.

По ней тоскую я душой,

Я не хочу жены другой,

       Меня достойной нет

               Девицы;

Я в поисках объезжу свет,

Чтоб наконец напасть на след

       Приснившейся царицы».

Наш рыцарь снова поскакал

По долам и по склонам скал,

       И поздно, перед ночью,

Край фей, который он искал,

Среди глуши лесной предстал

       Пред рыцарем воочью.

Он смотрит, отирая пот

И широко открывши рот,—

       Места пустынны эти:

Как будто вымер весь народ,

Никто навстречу не идет,

       Ни женщины, ни дети.

Но вот ужасный великан —

А был он Олифантом зван —

       Вдруг выбежал навстречу,

Крича: «Ни с места, мальчуган,

Не то — свидетель Термаган[140] —

       Коня я изувечу

                 Дубиной.

Средь арф и флейт царица фей

Живет в стране чудесной сей

       Владычицей единой».

Ответил сэр Топас: «Постой,

Сразимся завтра мы с тобой,

       Я за оружьем съезжу;

Ужо — могу поклясться я —

Вот этим острием копья

       Попотчую невежу.

             Я смело

Твой мерзкий проколю живот,

И, только солнышко взойдет,

       Дух вышибу из тела».

Тут рыцарь обратился вспять,

А великан в него метать

       Стал из пращи каменья;

Но избежал их сэр Топас,

Его господь от смерти спас

       За храбрость поведенья.

Внемлите повести моей,—

Она гораздо веселей,

       Чем щекот соловьиный.

Я расскажу вам, как домой

Примчался рыцарь удалой

       Чрез горы и долины.

Он челядь всю свою созвал

И песни петь ей приказал:

       «В сражении кровавом

Иду иль победить, иль пасть;

Велит мне биться к даме страсть

       С чудовищем трехглавым.

Покуда воинский убор

Я надеваю, разговор

       Ведите меж собою

Про королей, про папский двор,

Про      то, как у влюбленных взор

       Туманится слезою».

Тут слуги, бывшие при нем,

Поставили бокал с вином

       Пред юным господином.

Он выпил все одним глотком

И пряника вкусил потом,

       Обсыпанного тмином.

На тело белое свое

Надев исподнее белье

       Из ткани полотняной,

Сорочку он покрыл броней,

Чтоб сердце, идя в смертный бой,

       Предохранить от раны.

Затем облек себя вокруг

Щитками лат — издельем рук

       Искусного еврея,

Поверх всего надел камзол,

Который белизною цвел,

       Как чистая лилея.

С кабаньей головою щит

Имел отменно грозный вид;

       Над элем и над хлебом

Поклялся рыцарь, что убит

Им будет великан, — сулит

       Пусть что угодно небо.

Огнем латунный шлем сверкал,

В кости слоновой меч лежал,

       Сапог из мягкой кожи

На каждой был ноге надет,

Поводья испускали свет,

       На лунный блеск похожий.

И кипарисовым копьем

С каленым тонким острием

       Наш рыцарь красовался.

Конь вороной играл под ним,

Он был в пути неутомим,

       Нигде не спотыкался.

             Рассказу

Тут перерыв — конец главы.

Хотите дальше слушать вы?

       Что ж, я продолжу сразу.

О рыцари и дамы, вас

Прошу не прерывать рассказ,

       Который поведу я.

Пойдет в рассказе этом речь

Про радости любовных встреч,

       Про схватку боевую.

Прославлены сэр Ипотис,

Ги, Плендамур, Либо, Бевис,

       Все знают имя Горна.

Но сэр Топас затмил их всех:

Был им одержанный успех

       Прекраснейшим бесспорно.

Сев на горячего коня,

Он, словно искра из огня,