Кентерберийские рассказы

Он с них изрядный получал доход.

Иной ему заткнет подачкой рот,

Иной ему невинного укажет.

Не видывал я человека гаже.

Но все-таки о нем я расскажу —

За приставами я всегда слежу.

Они же тронуть пальцем нас не смеют,

Зане над нами власти не имеют.

       Вмешался пристав: «А еще, мой друг,

Мы не имеем права трогать шлюх».

       На то хозяин: «Ты черед свой знай!

Рассказывает он, ты не мешай.

Вы ж приставов, отец мой, не щадите

И на его гримасы не глядите».

       И продолжал рассказ свой кармелит:

На воре шапка, вижу я, горит.

Так вот, у пристава того на службе

Все сводни были и ему по дружбе

Своих клиентов помогали стричь.

Как соколы заклеванную дичь

Охотнику несут за кров и пищу,

Они ему развратника отыщут,

Он обдерет его, а сам патрон

Не знает часто, как плутует он.

Тянул он в суд разинь и простаков,

Что рады были горстью медяков

Иль выпивкой в таверне откупиться.

За стерлинг он готов был удавиться

И, как Иуда, в кошелек особый

Ссыпал все золото, а скверной пробы

Истертые монеты, барахло

Домашнее его патрону шло

В уплату штрафов или десятины.

Так жил, в своих пороках триединый,

Равно презренный пристав, сводник, вор.

К знакомой шлюхе он ходил во двор,

А та шепнет ему, что, мол, сэр Хью

Забыл у ней свой посох и скуфью,

А что сэр Ральф запачкал, мол, сутану

(Всех пакостей перечислять не стану).

Тут пристав их схватить грозится разом.

Размахивает папским он приказом,

Всегда все тем же, и волочит в суд,

Где их возьмут да вмиг и обстригут.

Когда ж руна лишалися бараны,

Он речью льстивой заживлял их раны:

       «Не бойтесь, друг, я вас из черных списков

Уж вычеркнул, и не найдет епископ

О том проступке никаких следов,

Поверьте, что служить я вам готов».

       Да вымогательств всяческого рода

Не перечислить мне в четыре года.

Был нюх его на этот счет утончен,

Как у борзой собаки иль у гончей.

Оленя им быстрее не загнать,

Чем он прелюбодея мог поймать

С супругой чьей-нибудь или девицей,

Тогда проворству нечего дивиться,

Когда оно приносит нам доход.

       И вот случилось, в дальний он приход

Отправился за легкою добычей —

Таков уж был у пристава обычай.

Хотел вдову-старушку припугнуть

И, вызвав в суд, содрать хоть что-нибудь.

И вот в лесочке йомена он встретил

И на приветствие его ответил.

Был йомен тот наряден: весь в зеленом,

Верхом он ехал на коне холеном;

С ним лук и стрелы, шапка на макушке

Зеленая с коричневой опушкой.

       «Привет вам, сэр, — его окликнул пристав,—

Дай бог прожить вам в здравии лет триста».

       «Спасибо, друг, и вам того желаю.

Вас первого сегодня я встречаю.

Путь держите куда и далеко ль

И направляетесь туда отколь?»

       «Да тут поблизости, взыскать налоги

Меня направил господин мой строгий».

       «Так, стало быть, приятель, вы бэйлиф?»[217]

       «Вот именно», — сказал наш пристав, скрыв,

Что при суде церковном находился.

Церковным приставом он постыдился

Себя назвать. Презренно это имя.

«A depardieu, так, значит, ты сродни мне.

И я бэйлиф, но редко здесь бываю,

В округе этой никого не знаю.

Давай же подружимся мы с тобой.

Знай, полный кошелек всегда со мной.

А если вздумаешь нас посетить,

Готов с тобой и дом свой разделить».

       Не разобрав, что дело тут нечисто:

«A gra’merci»,[218] — ему ответил пристав.

И вот решили: надо им дружить,

Почаще время вместе проводить.

       Был пристав говорлив и любопытен,

В своих расспросах скор и ненасытен:

       «Где вы живете, дорогой мой брат?

К вам в гости завернуть я был бы рад».

       «Живу я, друг, на севере далеко,[219]

Но раз мы повстречались волей рока,

Наверное, по мне ты затоскуешь

И моего жилища не минуешь».

       «Хотел бы с вами чаще я встречаться,

Чтоб можно было опытом меняться.

По ремеслу вы пристав, как и я,

К тому ж отныне с вами мы друзья.

Вы мне расскажете свои приемы.

Они мне, может статься, незнакомы.

Коль есть в них грех, на это не глядите.

Мои грехи покрыть мне помогите».

       «Да нет, мой друг, мне не к чему таиться,

Но только нечем мне с тобой делиться.

Совсем ничтожен личный мой доход:

Что соберу — хозяину идет,

А у меня хозяин очень строгий.

И вот всю жизнь бью по дорогам ноги.

Я вымогательством одним кормлюсь;

Из года в год я так и этак бьюсь,

Лишь бы с людей хоть что-нибудь содрать.

Вот все, мой друг, что я могу сказать».

       «Вот именно, так поступать и надо,—

Воскликнул пристав, — друг мой, сердце радо

Об этом слышать. Я их не щажу,

Коль попадутся — петлей пригрожу

И обираю их дома до нитки,

Как ни были б они в уловках прытки.

Да в самом деле, коль не вымогать,

Пришлось бы мне с семьею голодать.

И нечего о том в исповедальне

Нам каяться; в чужой опочивальне

Сам исповедник побывал не раз,

Так грех ему винить облыжно нас,

Что мы кошель у грешников срезаем,—

Мы тем вертеп разврата очищаем.

Теперь открыть свое должны вы имя,

Чтоб вас назвать приятелем своим я

Пред всеми мог». Качнулся, словно в зыбке,

В седле высоком йомен, тень улыбки

Коснулась уст его, и он сказал:

       «Мой добрый друг, я вовсе не скрывал,

Что родом бес я, что пришел из ада,

Что мне туда вернуться вскоре надо,

Все недоимки на земле собрав.

Ты в основном был совершенно прав:

И мне доход дают грехи людские,

Опять же прав ты — все равно какие.

И я готов на край земли скакать,

Чтоб тот оброк любой ценой взыскать».

       «Не может быть! — тут пристав закричал.—

А я-то вас за йомена считал.