— Но скоро будет, — шепнул Йеппе. — Быстрее даже, чем вы думаете-гадаете.
Кеплер ни слова не ответил, отвел глаза. Ясновидение карлика его бесило. Вдруг проснулся Браге.
— С вами желают говорить, сударь, — сказал Йеппе ему в ухо.
— Да, желаю, — рыкнул Браге, утирая слезящиеся глаза.
— Я к вашим услугам.
Но Браге только оглядел его с горестной обидой. «Ба!» Больной человек, тут не было сомненья. Кеплер спиною чувствовал, как сзади ухмыляется карлик. И что он провидит в их общем будущем? Небо взвихрилось, ударил теплый ветер, закат стал умбровым, как в синяках от этого удара. Дрожали тополя. Вдруг показалось ему, что все-все дрожит на грани откровения, будто это сопряжение тепла, и освещенья, и дел людских — все ищет выразиться в речи. Феликс что-то нашептывал Элизабет Браге на ушко, прозрачная мочка заалелась. Он исчезнет, на сей раз навсегда, до истеченья года, не нуждаясь более в царственной опеке, хоть к тому времени предсказанье Йеппе сбудется и астроном станет впрямь влиятельным лицом.
Кеплер снова взялся за Марс. Обстановка разрядилась. Кристиан Лонгберг, утомясь от пререканий, воротился домой, в Данию, о том споре больше никто не поминал. Тихо Браге теперь тоже редко когда показывался на люди. Шли слухи о чуме, о приближенье турка, за звездами нужен был глаз да глаз. Император Рудольф, все более тревожась, перевел императорского математика из Бенатека, но даже и дом Куртия ему казался далеко, и датчанин был неотлучно во дворце. Погода стояла дивная, дни — цвета мозельского, ночи просторны и прозрачны. Порой Кеплер сидел с Барбарой в саду, а то бесцельно бродил по Градчанам с Региной, глазел на хоромы богачей, любовался королевской конницею на параде. Но к августу из-за толков о чуме богатые дома закрылись, да и королевская конница нашла предлог уйти, ища добра где подальше. Император удалился в свое поместье в Бельведере, забрав с собою Тихо Браге. Сладкая летняя печаль обосновалась на покинутой горе, и Кеплер вспомнил, как ребенком, оправясь от одной из частых своих болезней, на неверных ногах поспешал в город, волшебный уже тем, что на улицах не было однокашников.
Капризная планета вдруг сдалась, преподнесла ему подарок. С пугающей какой-то легкостью он опроверг расчеты Коперника по части колебаний, с помощью данных Браге доказав, что орбита Марса пересекает солнечную всегда под одним и тем же углом к земной орбите. Были и другие, менее ценные победы. При каждом подступе, однако, он снова с изумленьем натыкался на видимые измененья орбитальной скорости. Растерянный, он обращался за советом к прошлому. Птолемей спасал принцип равной скорости посредством
Как-то субботним вечером в кабачке Клейнсайта он встретил Йеппе с итальянцем. Те подцепили где-то двух дворцовых слуг, одноглазого громадного серба и низенького, вертлявенького парня из Вюртемберга, который уверял, что воевал в венгерскую кампанию вместе с Кеплеровым братом. Звали его Крамп. Серб порылся у себя в гульфике, откопал флорин, заказал шнапса на всех. Скрипка запиликала, три шлюхи загнусавили похабно, пустились в пляс. Крамп на них покосился, сплюнул: «Заразные все, знаю я их». Зато серб таял, масляно оглядывал скачущих баб единственным зеленым глазом, стучал кулаком об стол в такт джиге. Тут и Кеплер заказал шнапс на всех.
— Эге! — хмыкнул Йеппе. — Господин математик нынче разгулялся. Никак хозяин жалованье выплатил?
— Вроде того, — ответил Кеплер и вдруг себя почувствовал весельчаком, повесой.