Кьеркегор

С позиции романтической философии разум не в состоянии охватить всю совокупность сущего. Если верить Канту, то познать, к примеру, что такое «вещь в себе», разуму не дано. Более того, в процессе познания мира разум действует поэтапно: сначала проводит частичный анализ и только потом пытается воссоздать целостную картину. Для романтиков же действительность не фрагментарна, поэтому к ней следует осуществлять не аналитический, а целостный подход. Романтики выдвигают тезис о том, что охватывать реальность синтетически лучше посредством чувств, которые и позволяют человеку входить в контакт с реальностью. А где еще опираться на чувства как не в сфере эстетического, где важна не концепция, рассматриваемая под углом рассуждений разума, а форма, рассматриваемая под углом духовного единения, ухватить которую дано только ощущениям? Войти в контакт с миром, чтобы на чувственном уровне ощутить с ним идеальное единение – вот что значит «существовать». Для этого требуется повышенная восприимчивость, развитая и способная охватить всю совокупность феноменов; восприимчивость небывалая и даже гениальная, которую романтизм и превозносит до небес – абсолютный субъективизм, брошенный на завоевание мира, образец для подражания. Проникнуть с помощью чувств в мир, ощутить с ним единство означает поселиться в бесконечной реальности, к чему, собственно, и стремится «эстетик». Но рано или поздно он сталкивается с пределами, наглядно демонстрирующими ему всю невыполнимость этой задачи.

2.4.1.2. «Эстетик»

В возрасте двадцати лет Кьеркегор занимает жизненную позицию эстета-романтика и демонстрирует некоторую беспечность. Он становится завсегдатаем харчевен, влезает в долги, появляется в злачных местах, где женская добродетель имеет свою цену, развлекается тем, что ставит случайных знакомых в тупик самыми разнообразными парадоксами – одним словом, плывет по течению жизни. В тот период его страстью, почти даже образом жизни, становится театр. Разве между философией и пошлостью нельзя поставить знак равенства? Разве детей не учат читать с помощью букваря, разве они сначала не читают сказки? Если в основе нашего воспитания лежит великое искусство читать по складам и слагать предания, то мозги каждого из нас битком набиты детскими считалочками и всякой чепухой. Ничто не в состоянии превзойти мечту!

Подобным играм разума он нередко предавался в кафе, а в опере находил мотивы, позволяющие мечтать и дальше. Прогуливаясь по улицам Копенгагена, Кьеркегор наблюдал за дамами. Каждая из них представляла собой экзистенциальную возможность. С дочерью капельмейстера, к примеру, жизнь превратилась бы в сплошную музыку, пение и концерт. По воскресеньям после обеда в гостиной играл бы камерный оркестр. А вон с той красавицей, с пышными бедрами и выдающейся грудью, те же самые воскресенья были бы наполнены истомой… А вот с этой… а вон с той! Великолепие и божественное начало эстетики мыслимы только рядом с красотой: взгляд проказницы, капризно надутые губки, трогательный румянец щек. Как искушенный эстет Кьеркегор не торопился делать выбор. Наблюдать за дамами, оставаясь в подвешенном состоянии между всеми имеющимися в наличии возможностями было куда интереснее. Он гулял дальше, чувствуя, что возвышается над миром, и понимая, в какой уникальной экзистенциальной ситуации оказывается человек, не желающий выбирать. Если замереть в возможном, все представляется внове. В нем нет места ни привычкам, ни работе, ни семье. «Эстетик» может сотворить себя, опираясь лишь на собственное воображение, его жизнь становится книгой, «романом, представляющим для него огромный интерес», если воспользоваться выражением Гектора Берлиоза. Свои миры Кьеркегор сотворял и разрушал по собственной прихоти, каждый раз иронично посмеиваясь. Воля философа не подчинялась никаким законам, так что его жизнь приобретала все более «поэтичный» характер. Он без конца ссылается на значимые фигуры эстетизма, в первую очередь на Дон Жуана. В конечном итоге этот испанский обольститель, славный своими многочисленными завоеваниями, мыслитель и стратег эротического желания, чествует печальное одухотворение плоти. Его понял Моцарт, чья музыка драматизирует эфемерность чувственности, мимолетное мгновение поцелуя или любовного экстаза. Жить ради одного-единственного мгновения – одна из отличительных стадий эстетического этапа. Поскольку за наслаждение, которое длится лишь миг, потом следует заплатить большую цену в виде наказания, то «эстетик», стремящийся к усладам, вынужден искать все новых и новых развлечений подобно Дон Жуану, которого, не успевает он насладиться одной женщиной, неизбежно влечет к другой, затем к третьей, потом еще и еще. Он их не выбирает и останавливает на них свой взгляд не потому что они обладают определенными качествами или же отличаются особенной физической утонченностью,