Кёрклендские забавы

Между нами на несколько секунд повисло молчание, потом он произнес:

– Как бы мне хотелось показать вам Забавы… аббатство. Как бы хотелось…

– Расскажите о них, – попросила я и прибавила: – Если хотите… только если хотите.

– Я хочу рассказать вам о себе, Кэтрин.

– Так сделайте это.

– Последние недели были самыми интересными, самыми счастливыми в моей жизни, и все благодаря вам. Причина, по которой мне не хочется возвращаться в Забавы, проста. Мне придется расстаться с вами.

– Мы могли бы встретиться снова.

Гэбриел снова повернулся ко мне.

– Когда? – спросил он, и в его голосе послышались – или мне это показалось – сердитые нотки.

– Когда-нибудь. Знаем ли мы, сколько нам осталось?

– Как странно вы говорите… Как будто думаете, что кто-то из нас… или мы оба… можем завтра умереть. – Его щеки немного зарумянились, отчего глаза как будто загорелись еще ярче. – Никто не знает, когда придет его смертный час.

– Какие мрачные речи. Мне девятнадцать. Вы говорили, что вам двадцать три. Люди нашего возраста не думают о смерти.

– Но, очевидно, не все. Кэтрин, вы выйдете за меня?

Должно быть, потрясение, которое я испытала в тот миг, со всей очевидностью отразилось на моем лице, потому что Гэбриел рассмеялся.

– Вы посмотрели на меня как на полоумного. Вам кажется странным, что кто-то хочет на вас жениться?

– Я не могу отнестись к вашим словам серьезно.

– Вы должны, Кэтрин. Я спрашиваю в высшей степени серьезно.

– Но как вы можете говорить о браке после столь краткого знакомства?

– Мне оно не представляется таким уж кратким. Мы с вами встречались каждый день. Я знаю, что кроме вас мне никто не нужен, и хочу только одного: быть с вами.

Я замолчала. Что бы там ни думала обо мне Фанни, до сих пор у меня не возникало мыслей о браке с Гэбриелом. Мы с ним стали близкими друзьями, и я бы затосковала, если бы он уехал, но когда я задумалась о замужестве, он показался мне почти незнакомцем. Гэбриел пробуждал во мне любопытство, был не похож ни на кого из тех, кого я знала, и благодаря таинственности, окутывавшей его личность, меня к нему влекло. Но до сей минуты я воспринимала его исключительно как человека, посланного мне провидением в важную для меня минуту. Я так мало знала о нем и ни разу не встречалась с его родственниками. Более того, когда речь хотя бы ненадолго заходила о его доме, я тут же начинала чувствовать, что Гэбриел отстраняется от меня, как будто в его жизни были тайны, которые он не готов со мной разделить. Ввиду всего этого мне показалось очень странным, что он вдруг решил сделать мне предложение.

Гэбриел продолжил:

– Каков ваш ответ, Кэтрин?

– Мой ответ: нет, Гэбриел. Мы многого не знаем друг о друге.

– Вы хотите сказать: вы многого не знаете обо мне.

– Может быть, это я и хотела сказать.

– Но что вы желаете знать? Мы оба любим лошадей и собак, нам приятно общество друг друга. С вами мне весело и радостно. Можно ли хотеть от жизни чего-то большего, чем ощущать радость и быть счастливым?

– А с другими… у вас дома… С ними вам невесело? С ними вы счастливы?

– Только с вами я чувствую себя полностью счастливым. Ни с кем другим я не смеялся так искренне.

– Не самый прочный фундамент для семейной жизни.

– Вы осмотрительны, Кэтрин. Вам кажется, что я слишком тороплюсь.

В это мгновение я вдруг почувствовала, как одиноко мне будет, если он уедет, и я торопливо произнесла:

– Да, вы правы. Просто мне кажется, что мы слишком спешим…

– Во всяком случае, – ответил Гэбриел, – мне не нужно опасаться соперника. Не говорите «нет», Кэтрин. Подумайте о том, как сильно мне этого хочется… и попытайтесь сами хоть немного этого захотеть.

Я встала. У меня пропало желание оставаться в пустоши. Гэбриел не возражал, и мы поскакали в деревню, где он со мной и попрощался.

Подъехав к конюшне, я увидела Пятницу. Он ждал меня. Пес всегда знал, когда я уезжаю на прогулку, и неизменно встречал меня в конюшне.

Терпеливо дождавшись, пока я передам Ванду одному из конюхов, Пятница бросился ко мне, изо всех сил показывая радость от моего возвращения. Многие собаки обладают этим чудесным качеством, но у Пятницы оно было развито сильнее, чем у других, потому что соседствовало с необычайной покорностью.

Он стоял рядом, когда мое внимание было устремлено на что-то другое, терпеливо дожидаясь своей очереди. Думаю, у него навсегда остались воспоминания о былых несчастьях, и потому в его неуемном обожании всегда чувствовались глубокая покорность и благодарность.

Я взяла пса на руки, и он принялся самозабвенно обнюхивать мою одежду.

Я обняла его. С каждым днем я привязывалась к Пятнице все сильнее, и любовь к нему почему-то усиливала мои чувства к Гэбриелу.

Войдя в дом, я задумалась о том, какой была бы моя семейная жизнь с Гэбриелом. Я уже начинала чувствовать, что могу размышлять об этом, не испытывая отвращения.