Кетцалькоатль (СИ)

Я решил прогуляться с ними. Вернувшись в дом, надел пояс, с которого снял саблю, оставив лишь кинжал справа, и прицепил слева флягу. Разгуливать босиком по джунглям не решился, обул сапоги. В них ноги будут париться, но другой обуви у меня нет. Через плечо перекинул ремень колчана со стрелами, надел на большой палец кольцо (зекерон) из слоновой кости и взял лук. Кува дала мне старую плетеную шляпу мужа, пахнущую плесенью.

Подростки, десятка полтора, уже шагали в сторону джунглей в сопровождении стаи собак, которые отнеслись ко мне спокойно. Наверное, запомнили, кто им вчера кидал рыбьи головы. Габор жестами спросил, что у меня в руке? Я показал, что стреляю в оленя. Пацаны не поняли. Я подумал, что им непривычен лук, вывернутый без тетивы в обратную сторону, поэтому остановился, надел ее, достал стрелу и выстрелил слабенько в ближнее дерево, чтобы встряла неглубоко. Зрители очень удивились. У меня появилось подозрение, что они никогда раньше не видели лук. Почему-то был уверен, что этим оружием владеют все народы, даже застрявшие в бронзовом веке, как майя.

Я попросил, чтобы кто-нибудь показал место, где можно подстрелить оленя. У меня уточнили, действительно ли оленя? Я приложил к голове две кисти рук с растопыренными пальцами, чтобы не было сомнений. Согласились сразу все, позабыв, про валежник. Я объяснил, что такой толпой со стаей собак в придачу распугаем всю дичь в джунглях. Взял с собой только Габора.

Дорога в джунглях показалась недоразумением. С обеих сторон густые высокие заросли, переплетенные лианами, а под ногами у нас очень даже приличная дорога, как по мне, лучше римских. Хотя, если бы по ней постоянно ездили арбы, была бы разбита сильнее. Здесь до колеса еще не додумались на мое, как сейчас думал, счастье.

Влево и вправо от дороги отходили тропинки. Как объяснил Габор, там находятся деревни, в которых живут крестьяне, и возделываемые ими поля. Выращивают кукурузу, еще раз кукурузу и остальное по мелочи. Одни тропинки были хорошо утоптаны, другие заросли травой, а некоторые даже кустами. Почва быстро истощается, поэтому через три-четыре года крестьяне переходят на новое место, где валят и сжигают деревья, после чего на расчищенном участке сажают кукурузу. На одну из сильно заросших тропинок мы и свернули. Попетляв пару километров по джунглям, вышли к заброшенной деревне. Хижины были целы. Если бы не высокая трава, окружавшая их, подумал бы, что в деревне живут люди. Мы прошли к дальнему дому, за которым начинались поля. На них уже выросли деревца и кусты, но б о льшую часть занимала трава. Мы с Габором зашли в дом. Там стоял сильный запах гнили, хотя крыша и стены выглядели крепкими.

Ждать пришлось долго и скучно, потому что я приказал своему помощнику молчать. От безделья он достал из сумки комок заставшего сока гевеи и половину предложил мне. Называлось это удовольствие чикле. Расположившись по обе стороны от входа, мы напряженно мяли зубами предка жевательной резинки и пялились на поля: я на расположенные справа от дома, Габор на расположенные слева.

Олень появился неожиданно и почти напротив входа на удалении метров сто двадцать. Мой помощник заметил его первым и показал мне рукой. Это бы белохвостый олень с ветвистыми рогами. Шерсть серо-бурая и морда длинная, значит, не молодой. Я таких много настрелял в Калифорнии. Там они крупнее. Олень постоял на опушке, осмотрел открытую местность, убедился, что опасности нет, и начал щипать траву, медленно двигаясь вправо от нас.

Я медленно и бесшумно встал, вынул из колчана стрелу с бронебойным наконечником. От него рана будет больше, чем от игольчатого, предназначенного для кольчуг. У меня было по пятнадцать штук тех и тех. Вроде бы собирался без спешки, но все равно забыл захватить хотя бы пару охотничьих. Я медленно натянул тетиву. Лук тихо скрипнул. Я замер. Олень не прореагировал. То ли не услышал, то ли скрип не относился к опасным звукам. На шлепок тетивы по защите предплечья тоже не обратил внимания, но полет стрелы услышал и вскинул голову. Целился я в сердце. Олень рванулся вперед, когда она была рядом, поэтому попала между ребрами чуть левее. Животное подскочило странно, вверх и вбок одновременно, после чего упало на подогнувшиеся передние ноги, встало, покачнулось и затрусило по прямой. Вторая стрела воткнулась в правую заднюю лопатку, чуть не сбила с ног. Олень устоял и затрусил, прихрамывая, дальше, подвернув к ближним зарослям.

Я погнался за ним, Габор — за мной. Обе раны были глубокие, крови из них лилось много. Алые капли на зеленой траве и бурой опавшей листве показывали нам, куда бежать. Подранок одолел метров пятьсот-шестьсот, пока не свалился на левый бок, ослабевший из-за боли и большой потери крови. Когда я подошел к нему, большие темные глаза начали уже стекленеть. Кинжалом я перерезал яремную жилу, прекратив его мучения.