КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены

Наши отношения с партией «Туде» продолжались все в том же духе. Связной появлялся то в консульстве, то в торгпредстве, принося донесения от товарища Киянури, который продолжал свою песню о том, как крепко и надежно положение партии «Туде» при режиме Хомейни. Однако все это было неправдой, и чем дальше, тем больше расходились оценки политического положения партии «Туде» с реальной действительностью. Мы уже видели признаки того, что вскоре власти начнут тотальное наступление на левые силы с целью полного уничтожения. Мы были уверены, что вначале власти расправятся с муджахидами и федаями, а затем позднее дойдет очередь и до «Туде», когда точно это случится, в тот момент сказать было трудно. Но в том, что это произойдет, мы ни минуты не сомневались. Не сомневались мы и в том, что в случае ареста руководства «Туде» властями, они все расскажут о наших контактах, и это приведет к катастрофическим последствиям для резидентуры. Эти соображения и выводы резидент сообщал в Центр, однако не в такой резкой форме. Но оказалось, что подобного рода выводы не интересовали международный отдел ЦК, по крайней мере мы не получали от них никакой реакции на эту информацию. Вместо того чтобы сократить контакты с «Туде» в этой ситуации, по приказу Москвы мы их, наоборот, расширяли. Теперь мы снабдили их специальной аппаратурой для подачи сигналов в посольство, специальными контейнерами для мгновенного уничтожения записей, специальными магнитофонами для записи долгих бесед и так далее. Как будто нарочно мы давали как можно больше улик против себя службе иранской безопасности. У нас было чувство, что иранские власти прекрасно знают большую часть о наших контактах с партией «Туде» и только выжидают удобного для них момента, чтобы нанести как можно более сокрушительный удар. Ведь заявил же ранее министр иностранных дел Ирана о том, что им известно все о контактах «Туде» с советскими через торгпредство. При этом члены «Туде», поддерживающие с нами контакты, проявляли удивительное пренебрежение к соблюдению мер безопасности. Например, по их мнению, было достаточно свернуть в переулок, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Они понятия не имели, что значит полноценная проверка на предмет обнаружения слежки.

Чтобы минимизировать личные контакты с членами «Туде», резидент Шебаршин разработал довольно хорошую систему, по которой связной «Туде» производил бросок своего донесения в определенном месте через забор летней резиденции посольства в Зарганде. После этого он выдавал звонок на комендатуру советского посольства в определенное время и, ничего не говоря, подносил к трубке радиоприемник с музыкой. Дежурный комендант был предупрежден об этих звонках и немедленно докладывал нам в комендатуру. После этого кто-то из нас ехал в Зарганде и подбирал очередное донесение от «Туде».

Интересным являлся тот факт, что наш пункт «Импульс» никогда не фиксировал слежки за членами партии «Туде». Это означало только одно. Не было нужды за ними следить. В их рядах наверняка был агент, а может быть и агенты, службы безопасности Ирана.

Интерес иранцев к дипломатической почте советского посольства сильно возрос, особенно после тех огромных ящиков, который мы отправляли и получали после уничтожения референтуры. Теперь наша дипломатическая почта каждый раз окружалась таким вниманием и нам создавалось столько препятствий стражами революции, что мы не сомневались в том, что они выискивают только удобный предлог для захвата диппочты. Захват дипломатической почты был бы непоправимой трагедией, которая привела бы к серьезному ухудшению советско-иранских отношений, которые и без того любовными не были. В этих условиях Москва сочла целесообразным остановить дипломатическую почту.

Для нас всех в этом особой трагедии не было. Все материалы резидентуры, направляемые в Центр диппочтой, фотографировались в резидентуре, и в Москву направлялась только непроявленная пленка. Документальных материалов направлялось не очень много, и обычно они особой важности не представляли. Все, что резидентура КГБ обычно направляла почтой, теперь можно было без труда сообщить в Центр телеграммой, учитывая, конечно, что писать нужно было гораздо короче. Меньше слов, больше дела. Кроме того, все основные материалы резидентуры и до этого сообщались в Центр только телеграфом. Основной же объем дипломатической почты, то есть 6–7 мешков каждый раз туда и обратно, приходился на личные письма советских специалистов. Да, обычные личные письма советских специалистов. А было этих специалистов в Иране в то время чуть меньше восьми тысяч человек.