КГБ против СССР. 17 мгновений измены

Мощь Комитета и бесконтрольность перед партией и обществом породили чудовищные опыты над отдельными людьми. Прежде чем сломить все государство в целом, государственная безопасность попортила не одну судьбу его граждан. Примеры этого значат, что всепроникающий аппарат КГБ мог действовать на самый низкий уровень социальной системы: на отдельного человека. Не так уж много в стране людей, кто готов рассказать об этом со всей силой и откровенностью. Валерий Легостаев, уже, к глубокому сожалению, поплатившийся за это своей жизнью, был одним из немногих… Слово ему. «Мне самому еще до прихода в аппарат ЦК довелось столкнуться с методами порождения руками КГБ врагов Советской власти. Произошло это вот при каких обстоятельствах. В начале 70-х, после окончания аспирантуры МГУ, я преподавал несколько лет философию в одном из технических вузов недалеко от Москвы. Специфика этого учебного заведения заключалась в том, что, начиная с третьего курса, студенты получали допуск к сведениям, составлявшим государственную тайну. Разумеется, не бог весть какую. Как представителя гуманитарных дисциплин меня быстренько избрали заместителем секретаря парткома, и таким образом я получил возможность познакомиться с некоторыми теневыми моментами институтской жизни.

Это было время, когда в стране и вокруг нее кипели политические страсти в связи с проблемой „еврейской эмиграции“ и попытками Советского правительства заставить отъезжающих на ПМЖ оплатить полученное ими в СССР бесплатно высшее образование. Позже мне стало известно, что Брежнев против этой меры возражал, настаивал на проведении в эмиграционных вопросах спокойной разумной политики, не допускающей дискриминации граждан по национальному признаку. Однако ведомство Андропова придерживалось на этот счет иной точки зрения, каковую на свой страх и риск воплощало в жизнь. На уровне моего института гебистский подход проявлялся в том, что по линии 1-го, т. е. секретного, отдела осуществлялись абсолютно незаконные меры, препятствующие поступлению в вуз абитуриентов, которых чиновники отдела идентифицировали как евреев. Ни ректорат, ни партком института не имели к этим делам никакого отношения, хотя, разумеется, знали о них. Однако никому и в голову не могла запасть идея войти в конфликт с местными людьми Андропова. Вуз давал образование по ряду перспективных специальностей, поэтому от соискателей-евреев заявлений со всей страны поступало довольно много.

Главная фильтрация осуществлялась, понятное дело, на приемных экзаменах. Специально подобранным для этой цели преподавателям поручалось провалить тех, на кого указал спецотдел. Они честно валили, но далеко не всегда сделать это было легко. Ребята из числа „нежелательных“ в большинстве случаев были очень хорошо подготовлены. Поэтому случалось, что преподаватель после экзамена честно признавался чиновнику ГБ: такого-то я завалить не могу, он знает предмет лучше меня.

В этом исключительном случае абитуриент становился студентом, но в течение первых двух лет обучения его не мытьем, так катаньем все равно исключали. Смотреть на таких ребят во время их пребывания в институте было по-настоящему тяжело. Явно несправедливые „неуды“ и другие неудачи сыпались на них со всех сторон. Они изо всех сил старались удержаться на плаву, но у них не было шансов.

Иногда во время вступительных экзаменов попадались помеченные гебистами абитуриенты, обладавшие не только замечательной учебной подготовкой, но и достойными бойцовскими качествами. Такие обращались за правдой в апелляционную комиссию, разбиравшую конфликтные ситуации.