КГБ. Работа советских секретных агентов

Беспрерывно потело тело, свежая рубашка в течение нескольких минут становилась совершенно мокрой, туфли распадались от влажности. Русская колония, состоящая из шестисот дипломатов и сотрудников КГБ, технического персонала, их жен и детей, жила в постоянном страхе перед опасными местными заболеваниями, с которыми врачи не могли бороться. Наибольший страх вызывало заболевание, от которого сильно повышалась температура, и смерть наступала от поражения или, как говорили советские врачи, "сгорания" мозга. Во избежание распространения этой болезни тела русских, умерших от нее, спешно вывозили в пустыню, обливали керосином и сжигали. Ужас наводили и обычаи страны. Русские содрогались при виде безруких людей, жертв древнего йеменского обычая, по которому ворам отсекались руки. Подозреваемых в преступлениях заключали в клетки или приковывали к столбам на базарной площади, где прохожие могли бить их, забрасывать камнями или плевать на них. Йеменцы испражнялись на улицах, пользуясь камнями вместо туалетной бумаги. В воздухе стояло зловоние.

Реальную опасность представляли и сами йеменцы, известные своим непостоянством, невозможно было предугадать их действия. Однако русские преувеличивали, питаясь слухами, лишь частично основанными на фактах. По сведениям, имевшимся в советской колоний, туземцы без предупреждения и какой-либо причины обстреляли американское посольство в Таизе и сожгли западногерманское посольство, убив при этом несколько человек. По другим слухам, широкораспространенным в советской колонии за год до этого мародеры в пустыне обезглавили двух сотрудников КГБ, приняв их за американцев, заблудившихся возле аденской границы.

Направленные в Ходейду русские селились вместе в квартирах, расположенных в тесном квартале, где не хватало воздуха, на каждые две семьи приходилось по одной кухне. Лишь стена отделяла этот квартал от территории китайского консульства. Часто глубокой ночью китайцы взбирались на стену и громыхали жестяными кастрюлями, трубили в рог и ругали русских. Иногда они меняли процедуру, разъезжая на машинах вокруг квартала и выкрикивая проклятия в портативные микрофоны. Разбуженные шумом дети русских плакали, раздраженные матери жаловались, а мужья беспомощно ругались. Советская политика запрещала любую ответную реакцию.

Несмотря на то, что русские купили свою власть над президентом Йемена Абдаллой аль Салалом, он боялся общаться с ними открыто в столице. Тогда КГБ приобрел в Ходейде дом для тайных встреч, и советский посол Мирзо Рахматович Рахматов время от времени, пересекая пустыню, ездил в Таиз для встреч с президентом. Однажды утром в конце апреля, приехав немного раньше назначенного времени, посол зашел в консульство и спросил Сахарова, чей дядя был его старым другом. Без всякого объяснения он объявил, что прежний консул в Ходейде, Иван Скарбовенко, не вернется из своего только начавшегося отпуска в Москве.

"Молодой человек, я поздравляю тебя. Отныне ты будешь исполнять обязанности консула, — важно заявил Рахматов, сердечно пожимая ему руку, — Скарбовенко заверил меня, что ты вполне в состоянии продолжать работу в его отсутствие, а я, зная твоего дядю, уверен, что ты справишься с этой работой до прибытия постоянного консула". Сахаров был слишком поражен, чтобы спросить, в чем состоят его новые обязанности. Посол спешно уехал, не предложив никакой помощи.

В консульстве в то время не было телефонов, и русские поддерживали связь часто с помощью разносимых записок. На следующее утро Сахаров получил записку, в которой говорилось: "Приходите повидать меня, пожалуйста". Записка была от Владимира Ивченкова, резидента КГБ, прикрывавшегося должностью главного инженера из Государственного комитета по экономическим отношениям. Крепкого сложения, блондин, под сорок, Ивченков был деловым напористым профессионалом, обладавшим кипучей энергией. Преданный своему тайному призванию, он обладал энциклопедическими познаниями в арабской культуре и подходил ко всем проблемам клинически. Он не пускался в длинные обсуждения и не отзывался презрительно об арабах, но часто говорил вновь прибывшим русским: "Египтянам необходимо сто лет, чтобы освоить наши методы, йеменцам — триста". Однако этим он не выражал своего презрительного отношения, а лишь высказывал бесстрастное суждение.

Пригласив Сахарова устроиться поудобней в кабинете с кондиционированным воздухом, Ивченков заметил: "Я полагаю, Вы знаете, кто я на самом деле". Сахаров кивнул.

"Позвольте мне быть совершенно честным и откровенным, — сказал Ивченков, закуривая еще одну из английских сигарет, которые он курил одну за другой. — Естественно предположить, что Вы будете работать со мной. Ваша молодость и прошлое могут оказаться очень полезными, к тому же Ваш арабский великолепен. Однако нашим первым долгом, Вашим и моим, — следить за нашими людьми. Я хочу получать отчеты обо всех, кто приходит к Вам. Я хочу знать, кто встречается с арабами, кто спекулирует валютой, кто с кем спит, кто недоволен — все, что происходит. Вы понимаете?"

"Отлично", — ответил Сахаров.