КГБ. Работа советских секретных агентов

Щедро плеснув себе шотландского виски, Ивченков предложил: "Хотите немного?" Еще не было девяти часов утра, и Сахаров вежливо отказался.

"Если Вы собираетесь вести дела с арабами, Вы должны научиться пить и использовать алкоголь, — продолжал Ивченков — Он совершенно размягчает их".

"Нас учили, что их религия запрещает им пить’,’ — ответил Сахаров.

"Вот именно, — сказал Ивченков. — Они жаждут запрещенного и не могут справиться с ним".

Он начал свою лекцию, без устали расхаживая по кабинету.

"Посади араба за стол, уставленный бутылками. Предложи ему, содовой и орехов, а сам пей виски и говори, объясни ему, насколько оно снимает напряжение. Скажи ему, что государственные дела важнее народного обычая и потому ему позволяется пить виски. Начав, араб не может остановиться. Когда он уже в должной степени пьян, он согласится с чем угодно и подпишет что угодно, Шеленков[12] получил за это благодарность. Он практически довел министра иностранных дел до полного отупения и сфотографировал все, что у того было в портфеле".

В то время, как Ивченков располагал полной и тайной властью над русскими в Хоцейде, Сахаров, исполняющий обязанности консула, стал тем человеком, к которому они приходили за помощью в личной жизни, в случаях споров и других неурядиц. Живущие все вместе в крошечных и душных квартирках, скучающие жены дипломатов ссорились, даже таскали друг друга за волосы из-за пользования кухней, ванной или еще более незначительных вещей. Этническое соперничество вело к дракам между техническими работниками, набранными из разных советских республик. Сахаров, вызванный однажды ночью, чтобы разнять дерущихся армянина и казаха, нашел одного с переломом руки, а другого — ноги.

Никому не удалось бы сгладить все то людское раздражение, с которым ему приходилось бороться. Однако он пытался — терпением, умом, состраданием. Вскоре Володя, как звали его обожатели, стал известен всей колонии как честный и сочувствующий третейский судья, "хороший парень", слишком молодой, чтобы пропитаться бюрократическим цинизмом.

Понятно, что все это время Сахаров тайно доносил обо всем Ивченкову, дававшему ему все более существенные задания — выяснение, кто из йеменцев сочувствует китайцам, кто в египетских вооруженных силах, расположенных в Йемене, может быть потенциальным агентом КГБ, кто из арабов сможет помочь проникнуть в районы нефтехранилищ Адена. Оба встречались почти ежедневно и часто, испытывая симпатию друг к другу, засиживались допоздна за выпивкой.

После июньской арабо-израильской войны китайцы усилили свою пропаганду при помощи листовок и через громкоговорители, обвиняя русских в том, что они явились причиной арабского поражения. Сахаров был так занят попытками КГБ отразить китайскую кампанию, что совершенно не занимался своими административными обязанностями. Утром 10 июня он один работал в консульстве, надеясь разобрать пачку накопившихся бумаг. Около десяти часов утра он услышал какой-то зловещий шум на улице и, взглянув в окно, увидел авангард приближающейся разъяренной толпы йеменцев. Если бы Сахаров бежал, ему, возможно, удалось бы спастись. Вместо этого он решил уберечь консульство, заперев двери на запоры, закрыв окна и включив всюду свет, чтобы создалось впечатление, присутствия других.

К тому времени, когда он кончил все приготовления, здание окружило около 1 500 взбешенных йеменцев, выкрикивающих китайские обвинения о советском вероломстве. В здание летели камни, и когда вокруг него стали сыпаться осколки из разбитых окон, он залез на крышу. Оттуда он посмотрел на кричащую толпу, вооруженную длинными кривыми ножами и старыми английскими винтовками. Вспомнив о нападениях на американское и немецкое посольства, он подумал, что кому-нибудь обязательно придет в голову поджечь консульство.

Сахаров допускал мысль о том, что ему. возможно, придется умереть насильственной смертью, возможно, даже в бесчестии. Хотя он и боялся этого, но был готов, при условии, что смерть его будет иметь смысл и послужит делу. Но умереть теперь, не успев ничего завершить, быть сожженным или разорванным безумными людьми в богом забытом несчастном арабском городе — это бессмысленно и ужасно. Ударяя кулаком по ладони, он проклинал себя, что не убежал.

В этот момент он услышал выстрелы в воздух из винтовок и рычанье грузовиков, привезших египетских солдат, чтобы рассеять толпу.

Назавтра Сахаров был героем. Его честные попытки объяснить, что он почти ничего не сделал, отнесли к его скромности, качеству, очень присущему настоящему мужеству. Для всех в колонии он был русским храбрецом, ставшим на защиту своей страны от этих отвратительных "желтых полулюдей" и победившим. Посол послал гордые поздравления. Ивченков обнял и поцеловал его. Рабочие громко приветствовали его, а дети кричали: "Володя! Володя! Володя!"