КГБ сегодня. Невидимые щупальца.

Пирогов был классическим, плакатным образцом «пролетария». Черные глаза навыкате и кривые выступающие вперед зубы придавали его лицу какое-то сатанинское выражение, усугублявшееся тем, что Пирогов каждую минуту пытался радостно осклабиться. На его неуклюжей фигуре мешковато сидел бессменный московский костюм, заношенный до того, что брюки сзади лоснились. О чем бы он ни заговаривал, он употреблял одни и те же стертые, штампованные выражения, словно читал тусклую партийную брошюру. Но уж таков он был от природы, и осуждать его было бы так же нелепо, как порицать собаку за то, что она лает. Эта бросающаяся в глаза партийная безликость Пирогова полностью лишала его той человеческой черты, которая именуется коварством, и делала его, скорее, безобидным. В этом смысле он был, что называется, «лучше многих других», и Левченко еще в Москве охотно, не в пример прочим, принял приглашение Пирогова присутствовать на его свадьбе. Женился Пирогов на очень некрасивой девушке, дочери полковника КГБ.

Выйдя из лифта на десятом этаже, они вошли в лишенную окон приемную резидентуры. Специальным хитроумным ключом Пирогов открыл серую стальную дверь и, нажав кнопку в полу, скрытую под пластинкой паркета, заставил открыться вторую, внутреннюю дверь. Пройдя затем по длинному коридору, оба очутились в просторном помещении, отделанном панелями под дуб. Здесь Левченко был представлен генерал-майору Дмитрию Ерохину, резиденту КГБ в Японии.

Ерохину было всего 42 года. Этот высокий офицер с суровой, мужественной внешностью незадолго до того сделался самым молодым генерал-майором во всем аппарате КГБ. Этим он был обязан своей весьма успешной работе в Нью-Дели. Чем-то, похоже, озабоченный, резковатый в обращении, — впрочем, возможно, это была его всегдашняя манера, — он небрежно тряхнул руку Станислава и отпустил его, напутствовав всего тремя короткими фразами: «Мне говорили о вас как о блестящем специалисте по Японии. Так что я жду от вас отличной работы. Давайте, действуйте!»

Выйдя от него, Левченко увидел, что по коридору спешит им навстречу щеголеватый человечек небольшого роста в твидовом пиджаке, свежей голубой рубашке с галстуком в полоску и серых фланелевых брюках. Его густые темные волосы были тщательно приглажены, лицо выглядело моложавым и свежим, — словом, внешность этого человека можно было бы назвать приятной, если б не его цепкий, испытующий взгляд. Его серые глаза не утрачивали своего безжалостного выражения, даже когда он улыбался.

Протянув руку, он сказал:

— Вы, наверно, Станислав Александрович? Меня зовут Владимир Алексеевич. Пойдемте со мной!

Пирогов тоже было двинулся за ними, но Владимир Алексеевич смерил его откровенно презрительным взглядом, и тот стушевался.

Подполковник Владимир Алексеевич Пронников, глава «линии ПР», был вторым по старшинству офицером резидентуры. Но хорошо информированным сотрудникам Первого главного управления было известно, что должность и звание Пронникова далеко не соответствовали ни его действительной роли в посольстве, ни его влиянию.

Пронников родился в крестьянской семье. Его до сих пор удручали две вещи — «низкое» происхождение и рост, едва достигавший 165-ти сантиметров. То и другое, естественно, нуждалось в какой-то компенсации. Еще в юности Пронников усиленно занимался легкой атлетикой и боксом, закалил себя физически и по-прежнему находился в отличной форме, бегая по утрам и частенько играя в теннис. Он не курил, почти не пил и выглядел лет на тридцать пять, хотя в действительности был на десять лет старше.

В школьные годы он учился весьма усердно и благодаря своей отличной памяти снискал расположение учителей, многие из которых ценят в первую очередь безупречное зазубривание материала. Вполне заслуженно он был принят в Институт международных отношений, где блестяще овладел японским. Попав в Токио в 50-е годы, совсем молодым человеком, Пронников начал копировать манеру одеваться и поведение западных дипломатов. Он коллекционировал старые японские маски, любил щегольнуть в разговоре знанием малоизвестных подробностей японской истории и слыл сведущим человеком по части достоинств автомобилей заграничных марок и французских вин.

Этот внешний лоск, приобретенный им за годы службы в посольстве, привлек внимание КГБ. Он был приглашен в аппарат госбезопасности в качестве совместителя.

В течение первого же года своего совместительства Пронников завербовал японского журналиста — успех, редко выпадающий на долю новичков, — и показал себя таким мастером интриг, что был зачислен в КГБ на постоянную должность.

Совершив после этого одну за другой три «челночных» поездки в Токио, он сумел завербовать там по меньшей мере шесть видных фигур, ставших проводниками советского влияния, а подкупив бывшего члена кабинета министров, Хирохиде Исиду, добился максимально возможного успеха: об этой удаче было доложено Брежневу, Косыгину и Андропову. Так что о существовании Пронникова узнали на самом верху.