Время в обществе всезнающей психологини пролетало стремительно, бывали такие дни, когда я ни разу не вспоминала о Юджине. Вначале меня это очень пугало, потом, после нескольких безуспешных попыток выяснить у Паулины, с какой же именно целью он был так неудачно для меня отправлен в заграничную командировку, я немного успокоилась. В плотном режиме пролетали дни, что меня, естественно, устраивало. Несмотря на присущую моему характеру склонность к брюзжанию и природную нелюбовь к любой форме обязательного классного обучения, я не могла не признаться себе, что общение с Паулиной было не только полезным (если, конечно, до конца поверить, что продолжительность моей жизни полностью зависела от глубины усвоения материала: я так понимаю, что это, собственно, и являлось ее профессиональной работой), но также весьма интересным, а в какие-то моменты даже увлекательным. Паулина знала о некоторых советских людях, среди портретов и цитат которых я жила и формировалась много лет, но к которым никогда не имела и не могла иметь прямого доступа, такие сногсшибательные детали, такую убойную информацию, которые, особенно в начале нашего отельного общения, заставляли меня как-то по-дебильски разевать рот и хлопать глазами. Будто жила я не в столице великой страны, не в самом что ни на есть «центре политической, общественной и культурной жизни», и была не заведующим отделом центральной и довольно влиятельной комсомольской газеты, а помощницей доярки на животноводческой ферме в крайнем Заполярье, куда свежая пресса, политические анекдоты, иголки для примусов и тушь «Луи Филипп» поступают только с началом летней навигации.
И был еще один нюанс наших «методических посиделок», который как-то по-особенному согревал мою изрядно огрубевшую в скитаниях душу: чем глубже продвигалось мое ознакомление с некоторыми деталями предстоящего, чем откровеннее и смелее рассказывала седоголовая Паулина о весьма и весьма щепетильных нюансах предстоящей командировки, тем явственней я осознавала приближение финала, начала хоть какого-то шевеления воздуха, когда я, подобно застоявшейся в товарном вагоне скаковой лошади, смогу наконец вырваться на простор дистанции и сломя голову, ни о чем не думая, помчаться к финишной ленточке. Моя любимая подруга хорошо знала это мое нетерпеливое состояние, которое с присущей ей наблюдательностью привычно называла «пионерским костром в жопе».
С течением времени я постепенно разобралась, что в истоках фельдфебельских замашек Паулины и навязанного ее железной рукой казарменного режима лежали, конечно же, не врожденный преподавательский садизм, а острый дефицит времени — она очень торопилась. Или, правильнее сказать, ее очень торопили. Потому-то так внезапно и увесисто свалившаяся мне на голову наставница-психологиня, словно с цепи сорвавшись, стремилась вбухать в мою голову такое количество информации, что в обычной обстановке я бы, пожалуй, все это никогда не осилила. Но к тому моменту я уже как-то сжилась с психологией профессиональной безработной, мозги которой вряд ли могут быть востребованы по назначению; я как-то незаметно забыла, когда в последний раз садилась за свой рабочий стол в редакции и что-то писала, редактировала, с кем-то спорила, о ком-то по- бабски, беззлобно сплетничала… Было совершенно очевидно, что время и события, приведшие меня в конце концов на фантастически красивое побережье Мексиканского залива, стимулировали активную работу моих инстинктов, но не мозга. До Паулины я ни о чем не думала, а только подставляла руки, чтобы смягчить удары, сыпавшиеся на мою голову со всех сторон, когда я из последний сил, на голых рефлексах, ЗАЩИЩАЛАСЬ. Паулина же, загружая меня все новой и новой информацией, впервые за долгие месяцы моих спровоцированных скитаний по свету напомнила о таких привычных, но, увы, изрядно подзабытых понятиях, как самообладание, интеллект, достоинство, интонация, психологический настрой…
Особенно напряженно она работала с моей памятью, на которую я, в общем-то, никогда особенно не жаловалась. Однако методологические натаскивания Паулины принципиально отличались от моих наивных представлений об активизации работы конкретного участка головного мозга. Она тренировала мою память и наблюдательность с последовательностью инструктора физкультуры при городской зоне здоровья, превращающего с помощью специального комплекса упражнений жирные телеса стареющей пациентки в упругое, моложавое тело. Через несколько дней мне было достаточно мельком увидеть чье-то лицо на смазанной, любительской фотографии, чтобы мгновенно вызвать в памяти всю имеющую к ней отношение информацию. Короче, я получала СИСТЕМНЫЙ поток информации, а также кое-какие психологические навыки, с помощью которых могла в долю секунды вызвать его в своей памяти и вычленить самое важное, суть.
Спустя десять дней после начала этого беспримерного шпионского экстерната, она устроила мне генеральную проверку, которая длилась без малого четыре часа и после которой, как мне показалось, у Паулины значительно улучшилось настроение.