— Имею глубокую внутреннюю потребность, — его голос звучал глухо и серьезно, без иронии.
— Я не жрица платонической любви, Юджин, — также тихо ответила я, по-прежнему глядя в экран и воспринимая лишь смену цветовых картинок. — А ты не странствующий романтик с Бодлером в котомке. Мы с тобой, милый, на работе, и каждое твое посещение — это либо десятиминутное свидание в тюрьме, либо производственное совещание, на котором должен прозвучать отчет о проделанной работе. Расскажи мне, как ты меня охранял, потом я поведаю тебе, как я себя чувствую под этой охраной, и все — повестка дня исчерпана! Пора разбегаться.
— Посмотри на меня, Вэл.
Я повернула голову и невольно поморщилась. Словно кто-то схватил мое сердце и резко сжал. Юджин по- прежнему стоял на почтительном удалении, улыбаясь той жалкой, вымученной улыбкой, которая больше соответствовала встрече бывших супругов при разделе совместно нажитого имущества.
— Я не хочу тебя терять, — тихо сказал он.
— И я не хочу тебя терять.
— Так сделай что-нибудь!
— Что я могу сделать?
— Улыбнись. Скажи что-нибудь хорошее. Дай мне знак, что я все еще значу для тебя хоть что-то.
— Я не могу, милый. Внутри у меня все пусто. Это правда. Я не хочу тебя мучить, я люблю тебя, но все получается наоборот, не складывается.
— О чем ты думала перед моим приходом?
— О тебе. Мне показалось вдруг, что я знаю, почему ты поселил меня возле аэропорта.
— Почему, милая?
— Чтобы ты не тратил свои нервы на простаивание в нью-йоркских пробках и сумел вовремя посадить меня на мой рейс.
— О чем ты говоришь, дорогая? На какой еще рейс?
— На мой! Насколько я понимаю, даже невзирая на холодную войну и глобальные, судя по твоим затяжным отлучкам и молниеносным визитам, поиски беглой гражданки Мальцевой, самолеты из Нью-Йорка в Москву все еще летают? Только не говори мне, что я ошибаюсь, ладно?! У меня в окне показывают один и тот же фильм про аэропорт. Самолетов в нем — как мух на дерьме.
— Ты меня путаешь, Вэл.
— А ты пугаешь меня, Юджин! Неужели за те девять дней, что я проедаю здесь доллары твоих налогоплательщиков, Советский Союз объявил войну Америке?
— Советский Союз объявил войну тебе, Вэл.
— Ты хочешь сказать, что меня по-прежнему ищут?
— Нет, тебя поселили в этом отеле, чтобы на практике доказать преимущества капитализма над социализмом, — огрызнулся Юджин, и лицо его сразу же стало чужим, далеким. Обладатель той самой руки, что совсем недавно сжимала мое сердце, решил, видимо, напомнить о себе еще раз и сделал это с удвоенной силой.
— Юджин, прости меня! — Я встала с кровати, подошла к нему и, с трудом дотянувшись до его головы, прижала ее к себе. — Я понимаю, что это черная неблагодарность с моей стороны, но я так больше не могу! Выведи меня хоть на несколько минут отсюда! Я умоляю тебя, родной мой, любимый, давай спустимся вниз, выпьем кофе среди обычных людей, просто походим несколько минут… Ты даже не можешь себе представить, что я напрочь забыла, как звучит человеческая речь, как передвигаются по земле люди, как и над чем они смеются?! Ты хоть раз подумал о том, что я разговариваю исключительно сама с собой. Ты хоть догадываешься, дорогой мой избавитель, что весь этот кошмар является испытанием для людей, начисто лишенных мозгов и нервов?! Когда набирали пациентов в этот сумасшедший дом за 270 долларов за койку, я была совершенно здоровым человеком. За что вы обрекли меня на бесконечные беседы с собой? Поверь мне, милый мой: пять минут общения с такой собеседницей, как я, — и можно со спокойной совестью начинать мылить веревку и искать надежный крюк!
— Потерпи, родная… — Он неслышно подошел, прижал к груди мою голову и ласково, как это делала только мама, стал перебирать мои волосы. — Ведь ты столько перенесла, столько вытерпела. Еще немного…
— Еще немного до чего?
— Вэл, это все, что я могу тебе сказать.
— Но я не могу всю жизнь вытираться гостиничными полотенцами!
— Я попрошу свою маму, она тебе пришлет домашние, без монограмм…