КГБ в смокинге. Книга 2

Я сочла за лучшее подчиниться. Наверно, именно про такие ситуации пишут в романах: «В голове ее сверлила одна мысль: как выбраться, что предпринять?! И тут Авдотья (или Зоя) заметила чуть приоткрытую форточку…» Чушь собачья! В голове моей не было ни единой мысли, а вместо открытой форточки я видела только глухую стену. И вообще, с появлением за моим столом улыбчивого шатена в ресторане ничего не изменилось. Шесть десятков пражан и гостей славной столицы с упоением поглощали французские эскалопы, заедая их взбитыми сливками и запивая слабеньким божоле. Никто не обратил внимания на то, что дама, недавно сидевшая одна, пребывает теперь в обществе элегантного кавалера. И правильно: каждый сам устраивает свою личную жизнь…

Чтобы хоть как-то взбодриться, я погрузила десертную ложку в шоколадно-кремовую массу и отправила в рот нечто очень вкусное и нежное.

— Прекрасный торт! — заявила я, глядя в глаза губастому.

— Это вообще очень хороший ресторан, — поддакнул он и, заметив официанта, щелкнул пальцами. — Пива, пожалуйста!..

— А на приличную жратву вам валюты не выдали?

— Так вот, Валентина Васильевна, — безмятежно продолжал незнакомец. — Тот, кто посоветовал вам поужинать в этом ресторане, видимо, прекрасно знает Прагу. Правда, цены здесь — зубы ломит. Кстати, платить собираетесь долларами или кронами?

— А вас-то почему это волнует? — огрызнулась я. — Неужели хотите и за меня рассчитаться?

— Даже если бы я этого хотел, рассчитываться за все вам придется самой.

— Угрожаете?

— Ну что вы, Валентина Васильевна! Чем я могу угрожать вам в одном из самых людных мест Праги? И, главное, с какой стати? Вы разве чувствуете за собой какую-то вину?

— Возможно, все дело в том лозунге, который я отказалась нести на позапрошлогодней ноябрьской демонстрации…

— По причине политического несогласия?

— По причине его тяжести.

— А какого, простите, содержания был тот лозунг?

— Что-то о пролетарском интернационализме.

— Это ничего, Валентина Васильевна… — на сей раз губы шатена сложились в ироническую конфигурацию. — Этот проступок родина вам простит.

— А какой не простит?

— Сложный вопрос.

— Почему?

— Да потому, что за очень короткое время вы успели натворить столько…

— …что ни о каком прощении и речи быть не может, — закончила я.

— Зачем же так, Валентина Васильевна? У нас с вами добрая страна. И она всегда готова простить, если, конечно, человек, совершивший ошибку, осознает ее пагубность…

Эта тварь все ощутимее действовала мне на нервы. Явно дожидаясь Мишина, он, дабы время не тянулось столь мучительно, заполнял его идиотскими воспитательными беседами, причем, судя по всему, получал от этого ликбеза немалое удовольствие.

— Послушайте, господин в бабочке… — я придвинула ближе тарелку с тортом: не пропадать же добру. — Кстати, как вас звать-величать?

— Можно Анатолием, — благосклонно сказал он.

— Было бы странно, если бы вы разрешили величать вас Абрамом.

— Вы правы, — на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Так вот, Анатолий, странная складывается ситуация, а? Вы подсаживаетесь в ресторане к незнакомой женщине, мало того, пристаете к ней, делаете какие-то дурацкие намеки… А если я вызову метрдотеля или полицейского? Не говоря уж о том, что я вовсе не обязана выслушивать ваш идиотский бред и могу просто уйти…

Он поднял на меня светлые глаза, в которых на протяжении всей беседы ни разу не блеснула хоть искра улыбки.

— Должен вас огорчить, Валентина Васильевна: никто не станет выводить меня из ресторана. Никто не даст вам возможность покинуть этот зал. Даже двух метров пройти не дадут…

— А если я закричу? Устрою скандал? Буду звать на помощь?

— Тогда вас выдадут за сумасшедшую и увезут в специальной машине.

— Куда?

— Туда же, куда я собираюсь доставить вас без лишних театральных эффектов. Так что сидите тихо, Мальцева, и доедайте свой торт.

Он отхлебнул глоток светлого пива, аккуратно утер рот салфеткой и снова поднес бокал к губам. Я видела, как он наслаждается своей силой и моей беспомощностью.

— Вам никто не говорил, что вы плохо кончите? — зло спросила я. — И самое интересное, что это произойдет очень скоро.

— Что? — он явно не ожидал от меня такого паса.

— Возможно, вас застрелят, — мстительно сказала я. — Или повесят…

— Меня?.. — он поперхнулся пивом и на всякий случай огляделся по сторонам. — Ну, знаете, Валентина Васильевна… Кто же меня повесит? Уж не ваш ли дружок Мишин?

— Может, мой дружок Мишин, — согласилась я. — Или дружки моего дружка Мишина… Но вообще вы зря тут нарисовались. Что, послать больше было некого? Ведь теперь все: ваш портрет списан. Не боитесь мести?..

Надо отдать ему должное: он не дрогнул, только взгляд как-то напрягся, окаменел. Словно он вспомнил, что взять меня — только часть дела. Причем весьма незначительная, если учесть, что второй частью является пленение Витяни Мишина.

— Кстати, Анатолий, — продолжала я, — как вы думаете, могли мой зверь-дружок оставить подружку в ресторане без оружия? А вдруг у меня в сумочке пистолет? И вот я достаю его и нацеливаю вам в живот…

Мои руки лежали на коленях, скрытые от него тяжелой темно-вишневой скатертью.