KGBT+ (КГБТ+)

В центре комнаты сидел барон Ротшильд в своей трехглазой маске. Я узнал его сразу — он выглядел точно как в сердобольском ролике. Барона окружали девушки и юноши в полупрозрачных одеяниях нимф, русалок и русалов. Их прически казались изощренными, макияж безупречным — но было понятно, что это обслуживающий персонал, стандартные полусветские персонажи типа «да, но дорого». Таких хватает и в Москве на любом сердобольском фуршете.

Гости барона выглядели иначе. Мужчины были в смокингах и бабочках, дамы в вечерних платьях. Народу для полноценной вбойки вообще-то не хватало: интенсивность вруба зависит от возникающего между имплантами резонанса. Но в маленькой аудитории эффект бывает тоньше — есть даже особые камерные вбойщики.

В общем, работать было можно.

Я застрирмил свою «Катастрофу». Получалось средне — меня не оставляло чувство, что барону известны куда более мрачные тайны мироздания, чем мне, и я со своими детскими догадками и страшилками смешон. Но нам похлопали.

Зато «Летитбизм» прошел на ура. С самого начала стрима я ощутил необычный подъем — а потом, кажется, к моему импланту подключился маяк господина Сасаки. Никак иначе не могу объяснить ту импровизацию, в которую меня увело от обычного маршрута. Если примерно вербализовать ее смысл, он был таким:

Звезд нет вообще. Есть только рисующий их свет сознания. Чего ты ищешь, бро? Духовная практика невозможна, потому что этот свет совершенен и так. Улучшать «себя» или мир — как ремонтировать сон… А найти во сне истину нельзя. Истина есть то, чему этот сон снится.

Не будем спорить, что было сначала — курица или яйцо. Пусть об этом дискутируют ученые и философы, а я на /Х-слово/ видел всю вашу птицефабрику.

По моим сведениям, сначала был я.

Почему я думаю, что это был маяк?

Да очень просто. Вруб о невозможности духовной практики абсолютно точно выходил за рамки моего тогдашнего кругозора. Нырять в эту тему я не стал бы. А в тот момент я прогнал все это с абсолютной уверенностью.

Такое бывает с художником — вдруг берешь и делаешь что-то, совершенно неожиданное для себя, и всех накрывает вместе с тобой.

Ведь что такое вдохновение? Это когда к твоему импланту подключается некто невидимый.

Я предполагал, что это маяк господина Сасаки. Но это мог быть и кто-то другой. Например, местечковая разведка. Или рептилоиды. Или инопланетяне. Каналов в преторианском импланте много.

В общем, «Летитбизм» в этот раз получился действительно хорошо, и аплодировали мне долго. Барон тоже похлопал. На бис мы прогнали «Yellowstoned» (это была мелкая психоделическая вбойка про контакт с сознанием магмы) и ушли со сцены такими же взмокшими, как предыдущая пара.

Вернувшись к себе, мы сразу заказали еды. Вбойщик после концерта как беременная женщина. Ему всегда хочется чего-то странного, каких-нибудь семечек в сметане или цыплячьих пальцев. У меня есть подозрение, что во время выступления организм тратит ценные и редкие вещества, своего рода биоизотопы — и мы потом пытаемся возобновить их запас.

В меню были чипсы из дуриана с соусом из водорослей. Крошечные блюдца с красиво оформленным угощением прибыли тут же, и мы с Гердой остались довольны, хотя в ожидании ужина съели совсем немного. Затем мы курнули тумана (вейпы лежали в одной из коробок с реквизитом) и прилично расслабились. А потом зазвонил тот самый античный телефон.

У него был хриплый и тревожный зуммер. Звук, сообщавший нашим предкам о начале великих карбоновых /В-слово/.

Я взял трубку.

— Салават?

Глубокий приятный баритон.

— Да… То есть Кей. Называйте меня Кей.

— Хорошо, Кей, — согласился баритон. — Это Мандела де Ротшильд. Я хотел предложить короткую вечернюю прогулку. Обсудим некоторые моменты из вашей замечательной вбойки.

— Конечно, господин барон, — ответил я. — Почту за честь.

— Тогда через десять минут у выхода.

Я вышел в теплый сумрак раньше положенного срока. Было тихо, только в джунглях трещали пронзительные тропические насекомые. Потом прогудел идущий на взлет джет. А затем я услышал шаги.

Барон появился в пятне света перед дверью. Когда я увидел его рядом, меня словно что-то толкнуло в живот. В своем плаще и маске Ротшильд не слишком походил на человека.

Подойдя, он протянул мне руку в замшевой перчатке. Его ладонь оказалась неожиданно мягкой.

— Здравствуйте, Кей. Здесь рядом есть дорожка в джунглях, где я гуляю. Она защищена от всех видов нескромности. Пройдемся?

Он говорил по-русски с мягкими интонациями сетевого диктора. Звуки производил, понятно, не он, а речевой синтезатор, но мне казалось, что я беседую с пожилым московским интеллигентом.

— С удовольствием, господин барон, — ответил я.