KGBT+ (КГБТ+)

— Мондо. Называйте меня Мондо.

Барон повернулся и пошел к джунглям. Он двигался быстро, и мне приходилось спешить, чтобы успеть за ним. Когда мы достигли первых деревьев, он сбавил шаг.

Дорожка была утоптанной земляной тропой с подвешенными над ней лампами. По ее краям тянулись два витых шелковых шнура. Казалось, это было единственной оградой — но я обратил внимание на тихие щелчки вверху и заметил, что какая-то сила отбрасывает насекомых, летящих к лампам, назад в темноту.

— Здесь есть большие звери? — спросил я.

— Да, — сказал барон. — Мы с вами. Но меня можно не бояться.

— Меня тоже, — засмеялся я.

— Не уверен, — ответил барон. — Художник, творец — это всегда риск. Иногда смертельный.

— Почему?

— Творец не всегда понимает, что за голос сквозь него говорит…

Маска барона повернулась ко мне, и я увидел, как ее пластины разошлись в улыбке. Это была довольно страшная улыбка.

— Мои системы безопасности только что засекли несколько попыток активировать внешнее управление вашим телом через имплант.

— Славянка? — спросил я. Барон секунду думал.

— Э-э… Вероятно. Slave-режим. Моя охрана считает это опасным. Не изволите ли объяснить причину?

Я вдруг понял, что меня все-таки взяли на славянку. Вернее, мои горловые мышцы.

— Мы хотели прямого диалога, — сказал мой рот. — Живого разговора с непосредственной жестикуляцией и так далее. Но вполне можно обойтись и без полного slave-режима, господин барон. Ваши протоколы безопасности, как мы понимаем, допускают перехват контроля над речевыми центрами?

Барон молчал еще секунду.

— Да, — сказал он и усмехнулся. — Это можно. В крайнем случае меня незаслуженно оскорбят. Но к такому я привык.

Можно было не волноваться. Собеседник у барона уже появился. И это был не я.

— Рад нашей встрече.

— Я тоже, — ответил барон. — С кем конкретно я сейчас говорю?

— Генерал Шкуро, — сказал мой рот. — К вашим услугам.

Это был мой рот. Но не мой голос.

Моя речь словно замедлялась к концу каждой фразы, переходя в низкое порыкивание. Это был знаменитый львиный глас Мощнопожатного — так он обращался к народу на Еденя. Прежде я не знал, что славянка способна влиять подобным образом на голосовые связки.

— Мы можем говорить доверительно? — спросил Шкуро.

— Думаю, да, — ответил барон. — Здесь нет прослушивания. Если вы уверены в безопасности своего канала, других проблем не будет.

— В этом не может быть уверен никто из баночников, — сказал Шкуро. — Я не уверен даже в том, что приходящие мне в голову мысли — мои собственные.

— Верно, — кивнул барон. — Если вы читаете современных философов, они утверждают, что все наши мысли — это боты «TRANSHUMANISM INC.»

— Боты?

— Знаете, бывают наноботы в крови. А это психоботы в потоке сознания. Практически то же самое. Если мысль не одобрена «TRANSHUMANISM INC.», она просто не придет никому в голову. А если и придет, то сразу угаснет.

— Интересно, — сказал Шкуро. — Эта мысль — тоже бот «TRANSHUMANISM INC.»?

— Нет, — ответил барон. — У меня в мозгу нет импланта. И я не подключен к нейросетям корпорации. Я нечто вроде скомороха. У вас в России есть такие бескукушники, живущие на самом дне бытия…

— Вы живете на самой его вершине, барон.

— Многие принимают меня за идиота, которому подобная констатация льстит, — вздохнул барон. — Знаете, давным-давно в детстве мне попался фантастический рассказ о человеке, всю жизнь поднимавшемся по социальной лестнице внутри какого-то огромного пирамидального здания — и попавшем наконец на высший этаж пирамиды. Как в фигуральном смысле, так и в прямом. Знаете, что там оказалось?

— Что?

— Пустая комната с моторами для лифтов. Пахнущая пылью и краской.

— Понятно, — засмеялся Шкуро. — Вы тоже до нее дошли? До этой комнаты?

Меня поражала и пугала речь, вылетавшая из моего рта. Дело было не только в тембре и интонациях. Дело было в смысле. Я не смог бы так говорить. Я боялся барона и благоговел перед его богатством.

— В некотором роде, — кивнул барон. — Я в ней живу. Пару столетий я работал мотором для лифта сам. А теперь мотор хотят поменять.

— Что вы имеете в виду?

— Вам, генерал, хорошо известно, как лицемерны баночные элиты.

— О да.

— Они всегда, — продолжал барон, — повторяю, всегда действуют в своих корыстных интересах, но представляют дело так, будто ими движет гуманизм и забота о человечестве. Пока вы нужны им, будет казаться, что это ваши соратники и друзья до гроба. Но как только они перестанут в вас нуждаться…

— Вы хотите сказать, нечто похожее грозит вам?

— И мне, и вам тоже. Вопрос исключительно в том, кого сковырнут раньше.

— Ну, со мной ситуация понятна, — хохотнул Шкуро. — Я официальный враг прогресса и кровавый диктатор. Но вы-то верой и правдой служите им уже два века. Или три?

— Как сказал ваш древний поэт Евтушенко, — с некоторым запозданием ответил барон, — «нет бывших заслуг в нашем деле…»

Это был дешевый ход — барон не мог знать русской поэзии, а хвастаться познаниями нейросети считалось вульгарным. В хорошем обществе такое не практиковали. Но барон, видимо, был выше подобных условностей. Или, сообразил я, просто не считал генерала Шкуро хорошим обществом.