Хааст Хаатааст

Накануне того дня я преподавала в летнем лагере у нас в рыбацком поселке. На обеденный перерыв мы поднялись немного в лес – в том месте есть поляны, где дети собирали ягоды; из взрослых была я и несколько родителей. Пока они обедали, я ненадолго отошла от всей в группы выше в лес, хотела поискать первых грибов, и встретила деда Никласа. Мы немного поговорили, и он сказал мне, что завтра, похоже, будет землетрясение в северной части острова – «животные уходят оттуда к нам и земля неспокойна». Я, вообще-то, не очень серьезно отнеслась к его словам. Кроме того, я знала, что вы с Чагиным по средам в каньон Чкалова не ездите, да и вообще этот каньон – довольно безопасное место. Поэтому я забыла об этом разговоре в лесу, и вспомнила лишь тогда, в среду утром, когда Чагин собрался ехать в каньон. Если вы помните, я задержала его, хотела рассказать о предупреждении деда Никласа. Но тут позвонила Вера. Вечером во вторник у нее был кошмарный приступ астмы, и в среду он все еще не прошел – она сильно кашляла в телефон. Вдруг что-то страшное овладело мной. Дом – этот дом, который мне не достался, и о котором я так мечтала, который спас бы Веру от болезни, уберег бы ее от сомнительных компаний в нашем поселке – он вдруг ожесточил меня, ужасная мысль закралась в голову и захватила, сковала меня. И я не остановила Чагина, позволила ему уехать в каньон. Меня отпустило через полчаса, и я звонила Чагину, но он не отвечал. Вы же знаете, он не любил слушать сообщений, а я оставила ему их штук пять. Но было поздно. Я на остров сюда приехала ради Веры, и не жалею об этом. И Чагина я очень любила, вы это знаете. Но – не смогла в решающий момент справиться с искушением. Теперь мне жизни нет, но надо как-то жить дальше. Простите меня, Хааст.

P.S. Похожее письмо с просьбой о прощении я отправила недавно матери Чагина.»

Хааст скатал из записки плотный шарик и бросил его в свой пустой бумажный стаканчик из под воды. Стюардесса сейчас как раз проходила по рядам и собирала мусор, и Хааст отдал стаканчик ей, попросив взамен две рюмки водки. Она, однако, долго не возвращалась. «Черт побери, у меня и в мыслях не было», – думал потрясенный Хааст. Он вспомнил, что Леонард, на самом деле, очень старался выбить дом и для Елены, звонил в центр, хлопотал. Но увы, с жильем на острове было слишком напряженно, так что ничего не получалось. Затем Хаасту в голову пришла совсем гадкая мысль: «А ведь если бы я помог полиции поймать Антипа, когда экспедицию просили об этом, то всех нас повысили бы в должностях, и возможно, Елене тоже выдали бы дом, и тогда Чагин был бы сейчас жив». Эта мысль до того скрутила Хааста, что он на минуту отключился от реальности и сидел с вытаращенными глазами, глядя в пустоту. Затем, как всегда с ним бывало в подобных случаях, на помощь ему подоспела философия, и дальше он думал примерно так: «Ну знаете, задним числом всяк умен. А я вот тут только что рассуждал, что человек не чувствует своего прошлого. Несчастная Елена всю жизнь будет чувствовать это прошлое. Выходит, человек не чувствует своего прошлого, если только совесть не напоминает ему о нем. Но свои малодушные и бессовестные поступки, которые мы совершили в прошлом, мы всегда чувствуем, всегда помним о них. А вот о трудностях достижений вообще не помним. Кто-то, может быть, горы когда-то своротил, а сейчас, выспавшись, чувствует себя совершенно новеньким, и никакой тяжести этих гор, и как мучительно трудно было их сворачивать – ничего этого вообще не чувствует, не помнит». Хааст привстал в кресле и поискал взглядом стюардессу – ее нигде не было. На ряду прямо за ним сидели мама с двумя детьми, которые ссорились из-за планшета, где была какая-то интересная игра. Старший мальчик забрал планшет себе, а младшая девочка сидела обиженная, со слезами на глазах. Планшеты на этом рейсе выдавали почему-то один на семью, там был интернет, фильмы, игры, развлечения. Хааст улыбнулся девочке, протянул ей свой планшет и попросил обращаться с ним аккуратно. Девочка просияла от радости, поблагодарила и показала брату язык. В этот момент появилась, наконец, стюардесса с водкой. Хааст расплатился, залпом опрокинул обе рюмки, и тут же уснул.