Хааст Хаатааст

– Не могу больше. Устала. Леонарда что-то совсем снесло в карьеризм, он, похоже, в министерство метит. Наобещал Степанову всякую чушь, и теперь в ближайшие полгода мы должны дурацкие программы для МЧС разрабатывать, как будто они в Москве сами этого сделать не могут. Парнишка, которого прислали вместо Чагина – он как раз с этой целью и прилетел – вводить нас в курс их новых методик. Но при этом, план по реабилитированным семьям – вынь да положь. Без вас и Чагина мы бы все равно не справились, но теперь это уже не мои проблемы.

– Да уж, – сказал Хааст. – Жаль, что так вышло. И куда пойдете работать?

– Мне в морском музее уже давно предлагали преподавать. Далековато, конечно, но ничего, покатаюсь. А вы, Хааст, куда планируете?

– Думаю с другом частный консалтинг открыть, по спасательному делу, и кружки для школьников тоже предлагать. Но сначала монографию свою закончу, там еще нужно пару месяцев посидеть, проработать кое-какие моменты.

– Ясно. Вот еще что. Я хочу, чтобы вы знали. Не могу больше носить это в себе, – Елена вдруг окаменела и почернела. – Держите – и она протянула Хаасту записку.

– Это еще что такое? – спросил Хааст и начал разворачивать ее.

– Не сейчас, – сказала Елена, закрывая ладонью записку. – Не читайте пока. Я прошу вас – прочтите это уже в самолете, когда будете в воздухе.

– Хорошо, обещаю, – отвечал Хааст.

– Ну, на этот раз, – до свидания. Была рада работать вместе с вами, почти год.

– Взаимно, Елена. До свидания. Вере привет! Спишемся, созвонимся!

Елена встала и быстро пошла прочь. А Хааст направился в зал вылета, слегка озадаченный после беседы с ней.

В самолете Хаасту досталось место далеко от иллюминатора и при взлете он лишь один раз увидел землю – когда воздушное судно резко накренилось, меняя курс. Остров Альбины лежал внизу, залитый последним сентябрьским солнцем; малахитовый океан вдоль береговой линии отсвечивал белыми зернышками скутеров и яхт. Почти весь 2049-ый год, исключая лишь осень, Хааст провел на этом острове, и не мог сейчас в это поверить. «Человек совершенно не чувствует своего прошлого, он лишь знает о нем. Ему иногда кажется, что он прочитал про свое прошлое в каком-нибудь сборнике мемуаров», – думал Хааст. Из этой внезапно исчезнувшей жизни Хааст сумел забрать с собой в настоящее лишь две книги Антипа – вот они, ровно такие же, какими были в лесной избушке, а значит, остров Альбины не приснился ему. Вдруг Хааст вспомнил про записку Елены, развернул ее и прочел следующее:

«Дорогой Хааст!

Вот уже больше месяца, как мне нет ни сна, ни покоя, и сил держаться остается совсем мало. Если бы я употребляла алкоголь, то пила бы сейчас беспробудно, как это делают в подобных случаях мужчины. В последнее время меня донимает навязчивая идея, что если я расскажу кому-нибудь мою тайну и попрошу прощения, то мне полегчает. Кроме вас, никто не сможет сопереживать мне, и взять часть моих страданий и раскаяния на себя. Смерть Чагина не отпускает меня, и это потому – что я являюсь прямой виновницей ее. Знаете, мой отец когда-то говорил мне, что шанс на настоящий поступок жизнь дает человеку только раз или два, и это всегда бывает внезапно, нет времени собраться, подготовиться и подумать, и все твое существо, как оно есть на самом деле, все его детство, весь его опыт, все его чаяния и ценности – все мгновенно мобилизуется в этот момент, и ты принимаешь бессознательное решение. В такой момент, говорил отец, жизнь не обмануть – ты показываешь себя таким, какой ты по-настоящему есть. Люди любят примешивать сюда черта, беса-искусителя, и часто потом оправдывают себя его влиянием, типа: «бес попутал». Говорят, дьявол всегда появляется в решающий момент, ведь он стоит на страже своих интересов, и когда где-то может случиться крамола – он тут как тут, и склоняет человека к ней. Это все чушь и оправдание собственного ничтожества. Дьявол – он в нас самих, он просто обычно спит, но в такие моменты он просыпается, как и все остальное в нас, и участвует в принятии решения. Дьявол – это ни что иное, как наши слабости, наш эгоизм, наша гордыня, наши тщательно скрываемые пороки. Но хватит лирики, вот что произошло: