Хадамаха, Брат Медведя

– А-у-у! – по волчьи взвыл Ковец-Гри. – Донгар, ты пойми… Настоящий мертвый и тут, на помосте, мертвый – это разные мертвые! Настоящий мертвый пусть что хочет делает – хоть тихо лежит, хоть… хоть по стойбищу бродит!

– Неправильно мертвому так-то себя вести, – сказал Донгар. И вот тут Хадамаха всем нутром ощутил, что этот тощий и на первый взгляд чуток придурковатый парень – действительно черный шаман! Голос у Донгара стал как стальной меч, а лицо – будто из камня. Хадамаха искренне, от всего сердца пожалел того мертвого, который осмелится в присутствии Черного вести себя… неправильно.

Но Ковец-Гри только отмахнулся:

– На помосте мертвый не должен походить на настоящего! Он должен таким быть, чтоб зрителя до потрохов проняло!

Донгар немного подумал, коротко кивнул и… брык! – снова свесился с борта. Его широко распахнутые и совершенно неподвижные глаза были жутко выпучены, раздутый язык свисал из угла рта, и невесть каким шаманством он даже умудрился вполне натурально посинеть. Теперь сдавалось, что его герой хоть и помер посреди Океана, но не иначе как от черной немочи. Сразу становилось понятно, за что Аякчан его багром забила: черная немочь штука заразная, вдвоем с хворым в крохотной лодчонке – врагу не пожелаешь!

– Придурок! – Аякчан с воплем выскочила из лодочки.

– Никаких перерывов! – взвился Ковец-Гри. – Работать и работать! Донгар, ты куда?

Вылупленные глаза черного вдруг коротко мигнули, Донгар перекувырнулся и направился прямо к тихо сидящему перед помостом Хадамахе.

– Угораздило тебя, однако, – сочувственно поцокал он языком, разглядывая покрасневшую от жара кожу на щеках у мальчишки. – Полечить надо, а то облезешь, как освежеванный тюлень ходить станешь. – И со спокойствием человека, уверенного в своем праве командовать и решать, он повел Хадамаху к чуму.

– Да что такое! – возмущенно возопил Ковец-Гри, но потом безнадежно махнул рукой. – Ладно, отдыхайте пока! Я в город схожу, куплю, чего для Хакмаровых спецэффектов надобно. Но как вернусь – работать и работать! – прокричал он уже вслед удирающим ребятам.

– Ложись! – подталкивая Хадамаху к лежанке, скомандовал Донгар, возясь с мешочками, от которых сильно и приятно пахло сущеной травой.

Вздохнув, Хадамаха вытянулся на лежанке. Только сейчас он понял, как устал. Мышцы болели, точно изорванные в клочья. Обожженная кожа горела, а голова была тяжелой, будто он не спал всю Ночь. От резкого голоса Аякчан в ушах возникал звон, похожий на комариный.

– Он все-таки сделал это, твой Ковец-Гри! – упирая руки в бока и гневно воздвигаясь над Хадамахой, провозгласила она. – Вставил историю любви жрицы и шамана, правда, не Черного! Это ты во всем виноват!

– Какое счастье, что нас теперь четверо! – с чувством сказал Хакмар. – Ровно на одного во всем виноватого больше!

– Оставь мальчика-медведя, худо ему. Снега принеси, однако! – всовывая ей в руки медный котелок, скомандовал Донгар.

– Не командуй, я тебе не жена! – с грохотом, от которого голова Хадамахи едва не взорвалась, котелок полетел в сторону.

– Я принесу, – подбирая котелок, сказал Хакмар. – Хотя я ему тем более не жена! А ты хоть молоко разморозь.

– Еще чего! Я жрица, а не храмовая прислуга! – продолжала бушевать девчонка.

– Не надо ничего размораживать, – морщась от ее пронзительного голоса, пробормотал Хадамаха. – Я там еды принес – в мешке. – Перед тем как идти сюда, он все-таки забежал к соседке. Выспаться нормально не получается, а без еды он и вовсе загнется!

Мгновенно замолкшая Аякчан тут же принялась выкладывать на стол лепешки, связку вяленого мяса, несколько рыбин и даже туесок сушеной ягоды. Надменное выражение исчезло с ее лица, оно стало очень даже милым – будто и не жрица вовсе!

– Вот это парень так парень, за такого и вправду замуж можно! Обо всем позаботился! – разулыбалась она. – Но молока нагреть надо – бульончик больному сделать!

– Не больной я, – смутился Хадамаха.

– Но это еще вполне можно изменить, – многообещающе пробурчал Хакмар, засовывая в чувал котелок со снегом, и покосился на Хадамаху не по-доброму.

Хадамаха слабо усмехнулся. Вот уж кем он точно не интересуется, так это его скандальной Аякчан. Хотя если Хакмар отучится давать девчонке указания и просто подождет, пока она сама все сделает, у них, может, еще и сладится. Но все равно непонятно – черный кузнец и жрица! Шаманство!

– Донгар, а у тебя девчонка есть? – тихонько спросил он.

Донгар аж дернулся, едва не расплескав воду из снятого с чувала котелка.

– Черный я, – уныло вздохнул он, запаривая в кипятке сладковато пахнущие травы. – Говорят, нехорошие мы, злобные – кто со мной гулять согласится? Вон, даже Аякчан не хочет.

В воцарившейся в чуме тишине слышно было, как девчонка сильно потянула носом воздух. Глаза стали треугольными и засияли сапфировым светом, а с угрожающе поднятой ложки на пол падали крупные белые капли молока.

– Помню-помню – она тебя когда-то убила, – покивал Хадамаха. – И я с каждым разом все лучше понимаю – за что.