Хаджи Ахилл

Отношения Хаджи Ахилла к согражданам имели двойственный характер. Сопотцы были ненавистны ему своей гордостью, своим лукавством и ханжеством. Он не принимал участия в их междоусобных распрях, их вечных взаимных травлях. Не примыкал ни к одной из двух партий — молодых и чорбаджий, ожесточенно боровшихся между собой всеми видами оружия: молодые — нападками, распространением сатир, которые он находил каждое утро приклеенными к дверям своей кофейни, а чорбаджии — интригами перед турками и жандармами. Борьба идеи против насилия не увлекала его, казалась ему несвоевременной: он чуждался партий, стоял выше волнений и пыла страстей.

— С такими вот головами мы пятьсот лет тому назад упустили птичку, — печально сказал он как-то раз собравшимся у него в кофейне вождям партий. (Под «птичкой» подразумевалось болгарское царство.)

И сейчас же затянулся из чубука, довольный тем, что высказал опасную истину.

Он открыто бичевал пороки сограждан. Его страшно возмущало ханжество некоторых лиц, в душевную чистоту которых он не слишком верил. С саркастической улыбкой смотрел он на них каждое утро из окошка своей кофейни, когда они медленно, важно шли в церковь.

— Богу молятся, а дьяволу служат, — говорил Хаджи Ахилл.

Он давал им особые имена. Одного называл Лукавым рабом, другого Фарисеем, третьего Ананией, четвертого Кайафой, пятого Иродом и так далее.

Незнакомый с сочинениями Вольтера, Ренана или хотя бы Бюхнера, он тем не менее совершенно утратил чувство благочестия и совсем не ходил в церковь, так как считал, что чем человек набожней, тем лицемерней. И не упускал случая заявить протест против этого соблазна. Он протестовал против грубого практицизма, господствующего в наше время во всех классах и слоях общества. При виде проходящего мимо его кофейни священника он говорил:

— Умрет бедняк, священники что надо петь — читают. А умрет богатый — они и то, что надо читать, поют!

И отплевывался.

— Дедушка Хаджи! Почему ты не ходишь в церковь на пасху? — спросил его один богач.

— У кого есть деньги — тому «Христос воскресе», а у кого денег нет — «смертью смерть», — ответил философ.

Хаджи Ахилл горячо желал, чтобы сопотцев постигла какая-нибудь кара, которая помогла бы им освободиться от их гибельных пороков, и когда как-то раз сильный град побил все вокруг, он зашагал прямо по воде и толстому слою градин, покрывавшему площадь, остановился посреди нее и, воздев руки к небу, страшным голосом древнего пророка воскликнул:

— Господи! Вижу теперь, что ты — человек справедливый.

Подобно Иезекиилю, он предрекал городу Сопоту великие беды.

— Наступит время, — говорил он, — когда эта площадь порастет цикутой, высотой с Голиафа, и закишит жабами, подобными Рачке Балу.

Последний был в локоть ростом и в локоть шириной.

А когда через пять лет, то есть в 1877 году, Сопот был обращен в пепел (в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг.) и груды щебня, он, посетив родные места, с горькой иронией вопросил покрывающие площадь развалины:

— О Вавилон! Где сильные твои?

Но, как я уже сказал, отношение его к Сопоту было двоякое.

Ропща против своих сограждан и громко изобличая их греховность, он не стыдился своей принадлежности к их среде и с гордостью называл себя жителем капитанского села. Он был высокого мнения об их уме и достоинствах и старался при каждом удобном случае доказать это в ущерб соседнему городу Карлово, который он, на неизвестных исторических основаниях, считал ничтожным, безжалостно осыпая его жителей ядовитыми сарказмами.

— Что ж, для карловца неплохо сказано! — с досадой кинул он одному своему согражданину, сморозившему какую-то глупость.

А сопотцев он охотно восхвалял, не заботясь об истине.

— Сопотцы кого хочешь за пояс заткнут!.. Среди гайдуков воеводами станут, среди монахов игуменами, среди корабельщиков капитанами, среди учителей… преподавателями!

И патриотическое тщеславие его, пробужденное этими словами, выходило из берегов.

Иной раз он приносил в жертву патриотизму даже собственное самолюбие, чтобы только выразить свое удивление перед сопотцами.

— Я прирожденный оратор, а тут меня двое в тупик ставят!

Когда он в 1877 году, бежав из Сопота, подвергшегося нападению башибузуков и ими разграбленного, рассказывал нескольким торговцам в Бухаресте об уничтожении родного города, один из слушателей, бухарестский болгарин, богач и дипломат, вдруг перебил его, заметив высокомерно:

— Как? Вы отдали Сопот башибузукам?! Я знаю Сопот. У него такая стратегически выгодная позиция, что вы могли обороняться много месяцев. Надо было оседлать кисилерскую дорогу, захватить ахиевский большак… Потом… держаться, биться… Я знаю ваши позиции!

— Жаль, тебя там не было! — задетый за живое, ответил сопотский патриот Хаджи Ахилл.

«Дипломата» как ошпарило. Не знал он, кому отважился давать советы…

* * *