Хаджи

— Собака! — кричал он. — Убью!

Я лягнул его ногой изо всех сил, еще раз… пять раз. Он заревел от боли, отпустил меня и упал на колени. Я вскочил на ноги и схватил вилы. Камаль пополз, все еще согнувшись, и ринулся на меня. Я ударил его, он снова вскрикнул и, шатаясь, побрел по коровнику. Он нашел другие вилы и угрожающие двинулся на меня.

— Собака! — прошипел он.

— Камаль! — Он повернулся к вошедшей матери. — Не трогай Ишмаеля!

— Что ты знаешь, сумасшедшая старуха! Свинья! Ибрагим даже не спит с тобой!

— Сегодня он позвал меня к себе в постель, — спокойно сказала она. — И у меня есть кое-что интересное, чтобы рассказать ему.

Среди равных себе по возрасту и росту Камаль никогда не слыл бойцом. Он мог защититься только потому, что был сыном мухтара и умел читать и писать. Он мгновение подумал и опустил вилы.

— Никогда больше не трогай Ишмаеля, — повторила мама.

Она взяла вилы из моих рук и поглядела на нас, одного и другого.

— Никогда, — повторила она и вышла.

— День придет, — сказал Камаль.

— Зачем нам быть врагами, — сказал я. — Есть еще тридцать участков, о которых я отцу не сказал. Если мы договоримся, мне надо половину.

— Тебе рано играть в такие игры, Ишмаель, — сказал он.

— Я хочу половину. И мою половину ты будешь отдавать маме.

— А дядя Фарук?

— Ему — из твоей половины. Дяде Фаруку лучше бы быть поосторожнее, отец готов выгнать его из деревни. Ну как, согласен или нет?

Кипя от злости, он кивнул в знак согласия и вышел.

Когда мы с мамой через несколько дней снова спали вместе, она погладила меня по голове и сто раз поцеловала, плакала и говорила, как она мной гордится.

Вот так, не достигнув еще и девятилетнего возраста, я уже знал главный закон арабской жизни. Я против своего брата; я и мой брат против нашего отца; моя семья против родственников и клана; клан против племени; а племя — против всего мира. И все мы — против неверных.

Глава третья

«Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиной Аялонскою!»

Так Иисус Навин просил о свете, чтобы при нем разбить своих врагов.

Деревня Таба занимает небольшую, но стратегически важную высоту в Аялоне, который считают то долиной, то равниной. Перед Первой мировой войной германские археологические раскопки обнаружили на этом бугорке останки цивилизованного человека, датируемые более чем четырьмя тысячами лет назад. Если бы вам надо было попасть в Иерусалим с моря через Яффу, двигаясь на юг и восток, то пришлось бы попасть на равнину через пару сторожевых городов — Рамле и Лидду, где, как полагают, святой Георгий держал свой суд.

Через десять миль вы подошли бы к холму, где находится деревня Таба — она стоит как часовой у ворот Иерусалима. За Табой дорога извилисто поднимается в гору и вьется дюжиной миль к предместьям Иерусалима по дну крутого ущелья, известного под названием Баб-эль-Вад.

До битвы Иисуса Навина это был древний Ханаан, мост между державами Плодородного Полумесяца Месопотамии и Египтом. Тогда, как и теперь, страна Ханаанская лежала как лакомый кусочек между челюстями крокодила — коридор для армий вторжения. Волны семитских племен перекатывались через Ханаан, роились в нем и породили добиблейские цивилизации городов-государств, которые в конце концов были покорены и поглощены кочующими племенами евреев.

После Навина холмик Табы повидал карательные армии Ассирии и Вавилона, Египта и Персии, Греции и Рима. Он был границей злосчастного еврейского племени Дан и домом странствующего еврейского судьи Самсона. И слишком хорошо знал колесницы филистимлян.

Он видел великое восстание евреев против греков, и здесь Иуда — «молотобоец» — собирал своих Маккавеев на приступ для освобождения Иерусалима.

Говорят, что у этого холма сделал остановку Мохаммед во время своего легендарного ночного путешествия из Мекки в Иерусалим и обратно верхом на мифическом коне Эль-Бураке с лицом женщины и хвостом павлина, который мог прыгнуть так далеко, как только может видеть глаз. Любой деревенский житель расскажет вам, что Мохаммед прыгнул с холма у Табы, а опустился на землю в Иерусалиме.

За Мохаммедом на этом месте появились армии, примчавшиеся из пустыни под знаменами ислама, чтобы изгнать из святой земли христиан.

Свой лагерь ставил здесь Ричард Львиное Сердце, готовясь к гибельному крестовому походу на Иерусалим, закончившемуся бойней.

Табский холм видел и британские легионы, пробивавшие себе путь к Иерусалиму во время Первой мировой войны.

А между этими событиями здесь прошли миллионы ног паломников — набожных евреев, христиан, мусульман. И все время, пока шел карнавал истории, деревня Таба так и стояла на этом холме.

Самыми последними завоевателями были оттоманы, хлынувшие из Турции в шестнадцатом столетии, чтобы сожрать Ближний Восток и опустить завесу мрака над регионом на четыре сотни лет.