Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

   Его тошнило. Шатало от слабости. Голову разламывала тупая боль. Горела на виске рана, присыпанная порохом. Но Хурделица нашел в себе силы справиться с недомоганием. Он одел на обвязанную голову офицерскую каску, которую только что раздобыл для него один из гусаров, и опоясался саблей. В это время во дворе появился Селим, ведя под уздцы двух оседланных породистых коней. Ордынец знал толк в лошадях и, видимо, успел побывать в пашинских или ханских конюшнях.

   С трудом Хурделица вскочил на вороного коня. Объезжая на храпящей лошади горы трупов, которыми были завалены улицы Измаила, он выехал на обширную площадь, запруженную военным людом всех родов оружия и всех званий. Тут он почувствовал труднопреодолимую усталость — очевидно, стало сказываться огромное нервное напряжение, в котором он находился несколько последних дней. Его вдруг потянуло домой, к Маринке. Кондрату показалось вдруг, что взятие Измаила было битвой за безопасность его родного дома, который находился на солнечном берегу, там, в Хаджибее.

   Это и в самом деле было так.

   На возвышении из набросанных цветных персидских ковров Хурделица увидел невысокого худого человека в зеленом генеральском мундире с красными обшлагами. Кондрат издали узнал в нем Суворова.

   Измученное лицо полководца сейчас казалось совсем молодым от сверкающих задором и торжеством серых глаз. До Хурделицы долетел ответ Суворова на рапорт Кутузова:

   — Слава! Слава чудо-богатырям! Всем, кто ныне изгнал с земли русской врагов извечных!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I. ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Поутру над Измаилом прокатились пушечные залпы. Это под грохот прощальных салютов опускали в могилы погибших генералов: умершего от ран Мекноба, убитых Рибопьера и Вейсмана.

   На отпевании павших и на благодарственном молебне присутствовало не много воинов — всего несколько рот. Почти вся армия находилась в суточном отпуске...

   Более недели очищали улицы города от обломков рухнувших зданий и сооружений. Вывозили трупы.

   Суворов спешил как можно скорее подготовить вверенные ему войска к большому победоносному походу по Балканам прямо на турецкую столицу — Константинополь. Ведь путь к ней теперь, после взятия Измаила, был открыт: султанская армия перестала существовать.

   Но смелым планам Суворова не суждено было сбыться. Через несколько дней на пиру у племянника светлейшего князя Александр Васильевич к своему удивлению узнал, что войска решено отвести на зимние квартиры, что уже в Петербург к императрице отправлен Потемкиным придворный «фазан» с соответствующей реляцией об измаильской победе. Суворову все стало ясно. Он понял, что главнокомандующий помышляет совсем не о том, чтобы завершить окончательный разгром коварного врага — султанской Турции, за спиной которой против России интригуют иностранные державы — Пруссия и Англия.

   Отнюдь! Потемкин сейчас занят иным. Все помыслы светлейшего направлены к тому, чтобы похитить у него, Суворова, славу Измаильского подвига и одному погреться в лучах этой славы...

   На другой день, надев бараний тулуп, на казачьей лошади выехал Суворов в Галац, а оттуда вскоре в Яссы — в ставку светлейшего.

   Потемкин хотел принять измаильского героя с почестями. Он прислал ему приглашение, а город в честь приезда победителя велели украсить флагами, иллюминировать.

   Но Суворову всегда претило лицемерие. Он чувствовал, что за всей этой фальшивой мишурой светлейший прячет свое глухое недоброжелательство, черную зависть к нему. Поэтому он подъехал к дворцу Потемкина не в карете, а в ветхой крытой рогожей кибитке, которую тащили клячи в веревочной упряжке... Так будет лучше. Пусть вельможный интриган, бездарный полководец поймет, что он, Суворов, видит насквозь его лицемерие и в глубине души презирает его нечестную игру.

   Слуга Суворова Прошка только ухмылялся, слушая, как Александр Васильевич гневно бушевал в дороге:

   — Поганый бестолковка! Виляйка, немогузнайка! Трус!

   В Яссах Суворов действительно сбил с толку поджидавших его на дороге гайдуков, которым предстояло своевременно известить Потемкина и его свиту о прибытии героя Суворова. Торжественная встреча с треском провалилась. А когда одноглазый великан Потемкин с притворной сердечностью обнял щупленького низкорослого старичка Суворова, только что выпрыгнувшего из своей неказистой кибитки, то услышал дерзкие слова:

   — Ваша светлость! Меня только царица одна может наградить!

   Потемкин покраснел от ярости. Как осмелились бросить вызов ему, главнокомандующему всей русской армии?! И светлейший молча повернулся к Суворову спиной.

   Императрица во всех важных делах всегда доверяла своему фавориту, и Потемкину было нетрудно очернить перед ней даже великий подвиг Суворова. Светлейший высказался против пожалования Суворову заслуженного им чина фельдмаршала. Все награды за измаильскую победу Потемкин самым бесцеремонным образом присвоил себе.