Хаджибей: роман-трилогия

Павел Иванович с наслаждением глубоко вдохнул влажный весенний воздух.

Весна уже щедро согрела растения. Ветви деревьев и кустов казались повитыми сочно-зеленым пухом, а по береговым склонам, журча, сбегали мутные ручейки и вливались в пограничную реку Прут.

Так пусть же не будет никаких границ у этой весны и у свободы!

Полный раздумий, грустных и радостных, Павел Иванович приехал в Тульчин, в главную квартиру Второй армии. Здесь его нетерпеливо ожидал не только начальник штаба генерал-майор Павел Дмитриевич Киселев, но и единомышленники по тайному обществу. Их-то более, чем кого-либо, волновали дела повстанцев — не терпелось познакомиться с опытом их революционной борьбы…

В мартовскую ночь 1821 года в своей тесной, заваленной горками книг холостяцкой тульчинской квартире Пестель созвал единомышленников. Сюда сошлись члены Тульчинской управы: офицеры Юшневский, Баратынский, Иванов, Аврамов, Басаргин, братья Крюковы, Комаров, чтобы выслушать решение Московского съезда тайного «Союза благоденствия».

Оповестить о решении съезда должен был приехавший в Тульчин участник съезда Бурцев.

Он объявил решение съезда о роспуске «Союза благоденствия». И хотя члены Тульчинской управы уже знали об этом решении и накануне постановили считать его незаконным, сообщение Бурцева опечалило большинство собравшихся. И не только опечалило, но и посеяло сомнения: «А в самом-то деле, стоит ли продолжать существование тайного общества, если такой авторитетный съезд его отменяет?»

Возможно, что Бурцев добился бы своего: Тульчинская управа навсегда была бы распущенной, если бы не твердая позиция Пестеля.

— Московский съезд не полномочен распускать Союз, — негромко, с оттенком иронии возразил Павел Иванович.

В его словах звучала уверенность. Гневный ропот наполнил комнату. Люди, готовые отдать жизнь за свободу отечества, почувствовали себя оскорбленными теми, которые то ли из страха, то ли из желания прозябать спокойно и беззаботно отказывают им в праве на борьбу.

Встретив неожиданно такой протест, Бурцев почувствовал себя очень неловко.

— Я только объявил вам решение съезда, которому подчиняюсь, — заявил он и покинул собрание.

За ним вышли в темную тульчинскую ночь Комаров и Вульф. Когда Вульф простился с Комаровым и Бурцевым, он вдруг понял, что поступает нехорошо, оставив товарищей, «Что ж, неужели рухнули все мечты? Все надежды на лучшее будущее родины? Я поступаю, как низкий отступник»… Вульф прошел еще несколько шагов глухой темной улицей, а потом вернулся к друзьям, которые слушали взволнованную речь Пестеля.

— …Неужели теперь мы разойдемся, не исполнив своих святых обязанностей истинных сынов отечества? Что думаете вы об этом? Будем ли сохранять наш тайный святой союз?!.

Горящими глазами оратор обвел возбужденные лица товарищей. Все в едином порыве поднялись со своих мест. Крепкие рукопожатия как бы закрепили овладевшую всеми мысль:

— Сохранять!

Когда утихло волнение и все снова чинно уселись в кресла, Пестель продолжал:

— Господа, нам надо подумать сообща и решить, какой будет цель нашего тайного общества? Останется ли она прежней — введение республиканского правления в отечестве нашем — или иной?…

— Республиканского, разумеется! И только республиканского! — поднялся во весь рост высокий узколицый полковник Алексей Петрович Юшневский.

Его поддержали остальные.

Тогда Пестель, понизив голос, — как бы давая понять, что речь будет о самом главном и важном, — медленно, словно печатая слог за слогом, произнес:

— Республиканского нового порядка, господа, и не мыслится без насильственного устранения самодержца. А сие требует решительности необыкновенной. Для свержения деспотизма необходима смерть государя-императора. Я согласен на цареубийство… Но согласны ли вы на сие?

Он вопрошающе посмотрел на лица единомышленников — Согласны?

— Я не могу, — дрогнувшим голосом воскликнул полковник Аврамов. — Вольность нельзя осквернять пролитием крови.

— Но нам не добиться ее — свободы, без пролития крови, без истребления деспота, — возразил Юшневский. — Обстоятельства толкают на самые решительные действия.

Аврамов смутился. Нахмурил в мучительном раздумье брови. Капельки пота выступили на его лбу.

— Я, как и все, согласен… — вздохнув, произнес он.

— Видимо, не каждый может быть членом нашего тайного общества, господа… — вновь поднялся Юшневский. — Опасен удел славный сей. И стыда нет, если не чувствуешь в себе способности стать достойным членом нашего братства.

Его спокойные искренние слова тронули всех. И больше всех, конечно, того, кому они предназначались. Аврамов вскочил с места и горячо поклялся в верности тайному обществу — Южному обществу.

Расходились друзья поздно — после третьей стражи, когда наступивший рассвет возвестили тульчинские петухи.

Сдержанный на проявление каких-либо дружеских чувств, Пестель, против обыкновения, провожал гостей. Двухэтажный дом его стоял на пригорке, окруженный садом.

Павел Иванович спустился с друзьями с пригорка, провел их до начала улицы, идущей к собору, крест которого смутно маячил в посветлевшем небе. Над ним умирали последние звезды…