Хаджибей: роман-трилогия

— Бо я тебе цим плугом виорю,
Ножем виріжу, лопатою вигорну,
Мітлою виміту, в огні випалю!
Чи ти з вітру, чи ти з води,
Чи ти з грому, чи ти з роси,
Чи ти з місяця, чи ти з сонця,
Чи ти з зірки, чи ти з людського ока.
Чи ти конячий, чи ти волячий,
Чи ти овечий, чи ти свинячий,
Чи ти гусячий, чи ти курячий,
Чи ти качиний, котячий, чи собачий,
Чи ти чоловічий, чи ти жіночий,
Чи ти парубочий, чи ти дівочий…
Щезни, згинь, пропади!..
Бо тут тобі не стояти,
Бо тут тобі не буяти!..[155]

Одарка выбилась из сил. Она упала навзничь около дымящегося перереза, где сидел, потрясенный ее шаманством Кондрат. Семен Чухрай с помощью Иванки помог ему выбраться из этой ванны, положили его на постель. Кондрата укрыли одеялами и тулупами. Одарка очнулась, поднялась и трижды поклонилась в сторону больного.

— А теперь пусть он спит да встает здоровым, — сказала она в заключение.

После такого врачевания Кондрат очнулся только на другой день, когда солнечные лучи давно уже золотили окошко. Он чувствовал удивительную легкость во всем теле и, поднявшись с ложа, нечесаный, неумытый, в спальных портах, босиком вышел на крыльцо домика.

Щурясь от высоко плывущего над головой солнца, он без костылей, осторожно сошел со ступенек крыльца и присел на нагретой лучами завалинке. Первый раз после десяти лет болезни он вдруг почувствовал себя здоровым человеком.

Шпага и честь

Заточенный в Тираспольскую крепость, Владимир Федосеевич Раевский бесстрашно вступил в неравную борьбу с изувером генералом Сабанеевым.

Генерал обрушил на узника град оскорблений, угроз, клеветнических провокационных обвинений, доносов, надеясь, что Раевский, зная всю подноготную подпольной революционной организации, испугается и выдаст все ее тайны и всех ее участников.

Но Сабанеев просчитался. Раевский оказался на редкость мужественным человеком. И намного умнее своего следователя — генерала. На допросах он сумел не только по всем пунктам убедительно опровергнуть предъявленное ему обвинение, но и изобличить клеветников и провокаторов, услугами которых не брезговал крепостник-генерал. В результате сам Сабанеев был сильно скомпрометирован как нечистоплотный, недалекий, грубый солдафон.

Убедившись, что Сабанеев угрозами не добьется признания у Раевского, правительство изменило тактику.

В Тираспольскую крепость пожаловал начальник штаба Второй армии генерал-майор граф Павел Дмитриевич Киселев. Начальник штаба был более тонким следователем, чем Сабанеев. О существовании тайного революционного общества он давно догадывался, так как со многими его членами дружил. Например, с Михаилом Орловым и Сергеем Волконским. Да и сам-то Киселев слыл человеком либерального образа мыслей. Недаром в августе 1816 года он сочинил по заказу правительства записку — проект освобождения крестьян от крепостной зависимости…

Киселев не орал, как Сабанеев, на Раевского. Не называл его «преступником»… Павел Дмитриевич ласковым голосом, в котором слышалось явное сочувствие, объявил узнику, что сам государь-император приказал возвратить ему шпагу… если он откроет, что за тайное общество существует в России под названием «Союза благоденствия»…

Узник сердито взглянул на холеное лицо Киселева. Оно выражало самоуверенное спокойствие. Только почти неуловимая ироническая усмешка таилась где-то в глубине безмятежно чистых глаз. От всего облика генерала дышало лощеным блеском Зимнего дворца, доброжелательной великосветской снисходительностью. Да и разве он, любимец императора, фактически командующий одной из самых сильных армий империи, не оказывает милость своим вниманием попавшему в беду армейскому майору? И в память Раевскому постучались знакомые стихи Пушкина. В них игриво и убийственно верно поэт рисовал блистательного генерала:

На генерала Киселева
Не положу своих надежд,
Он очень мил, о том ни слова,
Он враг коварства и невежд…
………………………………
…До ночи слушать рад его;
Но он придворный: обещанья
Ему не стоят ничего…

И Раевский еле удержался, чтобы не произнести эти стихи сейчас вслух.

А Киселев, увидя, что его узник о чем-то задумался, еще более ласково повторил обещания его величества.

— Я ничего не знаю, — ответил Раевский, как бы пробуждаясь от своих дум. — Но если бы я и знал, то само предложение вашего превосходительства так оскорбительно, что я не решился бы открыть. Вы предлагаете мне шпагу за предательство.

Киселев покраснел. Его явно ошеломил такой ответ.

— Так вы ничего не знаете?