Хаджибей: роман-трилогия

Иван Васильевич Гудович сразу принял гонца. Кондрат, как было приказано Меллером-Закомельским, лично вручил Гудовичу донесение. Заметив, что запечатанный секретный пакет уже разорван, Гудович удивленно поднял седые щетинистые брови. И Хурделица подробно рассказал ему о своем дорожном приключении.

Генерал-аншеф с любопытством поглядел на поручика. Руки в свежих ссадинах, лопнувший во многих местах по швам камзол, оборванные обшлага и пуговицы, измятый, рваный ментик — все это было красноречивее его слов.

Выслушав Кондрата, Гудович сказал:

— Молодец, что из плена вырвался!

На нервном морщинистом лице генерала промелькнула улыбка.

И этого было достаточно, чтобы Хурделица, облегченно вздохнув, попросил:

— Дозвольте, ваше сиятельство, пленника моего в денщики определить.

Иван Васильевич от души рассмеялся:

— Ишь чего захотел! Взял басурмана в плен — да прямо в денщики. Ты мне так соглядатая турецкого в армию приведешь.

— Ваше сиятельство, да он же брат побратима моего — Озен-башлы, кунака, что еще в Хаджибее за нас в бою голову сложил, — взмолился Кондрат.

— Ох и прост же ты, милостивый государь! Смотри, с ордынцами погаными брататься вздумал! Ведь ты же теперь офицер, к дворянской чести приобщенный, а блюсти — то эту честь не умеешь, — уже с сердцем сказал Иван Васильевич. Но, глянув на расстроенное лицо Хурделицы смягчился. — Беда мне с тобой! А ну-ка, веди сюда своего татарина. Гляну, каков он…

Кондрат бросился за Селимом и быстро возвратился с ним в шатер генерал-аншефа. Татарин увидел перед собой пожилого человека, одетого в расшитый золотом мундир, и сразу понял, что перед ним главный русский «паша», который сейчас решит его судьбу. Селим опустился перед ним на колени и согнулся в поклоне так, что коснулся лбом земляного пола. Сделал это ордынец не из страха: таков был турецкий обычай приветствовать высшее начальство.

— Встань, — поморщился генерал-аншеф, но Селим не понял и поднялся на ноги только по знаку Кондрата.

Красивое лицо ордынца, его смелый открытый взгляд понравились Гудовичу.

— На лазутчика никак не похож, — усмехнулся он. — Что ж, пожалуй, я возьму его к себе. Татары — люди услужливые, аккуратные. Что ты на это скажешь? — обратился он к Хурделице.

— Ваше сиятельство! — воскликнул Кондрат. — Ведь я обещал Селимке, что он со мной будет. Оставьте его при мне!

Просьба Хурделицы привела в веселое настроение Гудовича, и он расхохотался.

— Ох и потеха с тобой! Я вижу, что ты к басурману успел привязаться. Пусть по-твоему будет. Бери его в денщики. Только помни: за него — твоя голова в ответе.

Хурделица, решив, что разговор закончен, хотел было уже выйти из шатра, но Иван Васильевич жестом руки остановил его.

— Надо спешить в Килию, чтобы к штурму поспеть. Ты дорогу туда знаешь — тебе повелеваю и вести нас. Понял? Так вот — даю тебе час на сон и еду. А экипировкой твоей да басурманом этим мой интендант займется. Уж очень-то вы оба одеждой поиздержались.

На выручку

Через час Хурделица в тщательно вычищенном и отглаженном, словно новом, мундире, побритый, в завитом напудренном парике выехал из лагеря во главе отряда разведчиков-гусар. Позади трусил на своем татарском коньке Селим.

За ними из лагеря потянулись походные колонны пехоты и артиллерии, составлявших главное ядро арьергарда.

Хурделица со своими конниками произвел глубокую разведку, но нигде не обнаружил следов неприятеля и доложил об этом Гудовичу.

— Видно, генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов со своими егерями успели перерезать коммуникации между Килией и Измаилом. Татарская конница из крепости и носа высунуть не смеет! — весело промолвил Иван Васильевич, вспомнив донесение разведчиков.

Путь на Килию был в самом деле свободен. По дороге, проложенной вдоль топких берегов и камышовых зарослей, с огромным трудом двигались тяжелые осадные пушки, дальнобойные шуваловские гаубицы-единороги. Орудия по самые лафеты проваливались в болотистый грунт. Тощие артиллерийские лошаденки порой не в силах были вытащить их из цепкой грязи, и только дружные усилия солдат помогали — грозная артиллерия то под забористую ругань, то под залихватскую песню медленно приближалась к турецкой крепости.

Всю ночь длился каторжно трудный марш. Командирам не надо было подгонять людей. Измученные тяжелой работой и бессонницей, солдаты и не помышляли об отдыхе. Лишь бы скорее прийти на помощь товарищам, которые начали штурм вражеской твердыни!

Только утром колонне Гудовича удалось выйти на холм, откуда виднелась осажденная Килия. Ветер доносил грозный гул битвы.

Сражение за ретраншемент [48]