Хаидэ

Он поднял руку, протягивая к пламени, и то осветило сухую ладонь, сделав ее состоящей из теплого света. Растопырил пальцы.

— Ладонь света может многое. Она может лечь так, что плохое не вырастет. А хорошее наполнится силой. Но бывает и другое, княгиня.

Медленно повернув руку, он сделал ее черной тенью на красном фоне огня.

— Ладонь темноты прижмет слабые ростки хорошего, и между пальцев ее прорастут лишь пороки и злоба. Всякая трава растет на земле наших душ. И счастлив тот, кто накрыт теплой ладонью света, а не черной рукой темноты.

— Я понимаю.

— Вот и все.

Кряхтя, шаман встал. Княгиня нахмурилась.

— И все? Но где мне искать? Как найти темноту? Как биться с ней?

— Ты одна на этой тропе, дочь Торзы Непобедимого.

Он смотрел на нее так, будто уже умерла, и ему нужно постараться сдержать слезы. Хидэ вспыхнула.

— Ты жалеешь меня, небесный шаман? Вместо того, чтобы помочь!

— Жалость — хорошее чувство, оно обуздывает гордыню. Я помогаю тебе, светлая Хаидэ. Каков выбранный тобой путь, такова и помощь. Но она всегда будет. Я спать пойду, а вы сидите, говорите. Как устанете, залейте огонь.

Цез тоже поднялась, отряхивая черную юбку.

— Пойдем, небесный шаман, помогу снять сапоги.

— Да справлюсь я…

— Сказала — помогу, — голоса удалялись в темноту.

Техути незаметно перевел дыхание. Все время, пока старик говорил о руке мрака, он сидел неподвижно, с тоской ожидая, сейчас тот уставит в него тощий палец и прокричит дрожащим голосом, вот он, вот сидит взятый тьмой… Но старик ничего не заметил. Да откуда ему знать. Хоть и шаман, но слаб и выживает из ума. Даже самого Патахху не вытащили бы из смерти, если бы не помощь Техути.

— Хаи, видишь. Небесный Патахха говорит, нужно вернуться и продолжать свое дело. Ты правишь и в этом твоя борьба. Этим и держишь мир.

— Подожди, люб мой Теху. Мне надо подумать.

Он поднялся, целуя ее в светлые волосы на макушке.

— Думай. Я уйду в степь, люба моя, Хаи. Как хочется сказать — люба моя жена, да нельзя, ты жена другого. Ложись, я приду в палатку.

— Люб мой.

Мужской силуэт удалялся, исчезая в темноте, и Хаидэ прошептала:

— Люб мой, муж.

У маленькой палатки Патаххи, украшенной шестом с длинными полосами меха и кож, старая Цез помогла шаману сесть. И сама присела рядом, наклонилась к его уху.

— Почему не сказал ей, что мужчина взят темнотой? Что ж за помощь?

— Обещалась сапоги помочь, а сидишь, пытаешь меня, — рассердился Патахха, — я знаю, что делаю.

— Сам снимешь, не детеныш. Ладно, давай ногу.

Поднимаясь, заботливо задернула полог из облысевшей шкуры и пошла в свою палатку. Вот как получается. На излете жизни, кривая и сморщенная, с тяжелым мраморным глазом, от которого ноет скула и холодеет веко, нашла свой дом — крошечную палатку из шкур. И старика, с его разговорами и острым взглядом. Старый степной лис. Пусть поживет еще, да помрут вместе, вот было бы дело, для удержания мира.

Патахха, вытягиваясь, думал не о Цез. Думал о княгине, любил и жалел ее, а сердце полнилось странной радостью, будто кто-то серой зимой чиркнул лезвием по вонючей стенке тесного закута и раззявил края, показывая за ними — зелень, птиц, цветные водопады и горячие солнечные песни. Помощь… Уж ей-то и вдруг он — помогать? Все равно что мураш в траве поможет коню переставить ногу. Конечно, то, что в темноте, оно огромно. По врагу и должна быть сила, вот она и пришла.

Патахха захихикал, представив мураша. И заснул.

А Техути, уйдя в степь как можно дальше, поднял лицо к бледной луне, будто собрался завыть. Еле шевеля губами, позвал:

— Онторо. Любящая. Можешь прийти незаметно? Я зову тебя сам.

Замер, чутко прислушиваясь. Он рисковал, ведь совсем рядом засыпает старый шаман, да и пророчица Цез с ее пронзительным взглядом и сжатыми в нитку губами — кто знает, что умеет еще. Но время ускоряло свой бег и события прилипали друг к другу, становясь толщей чего-то, что потом невозможно будет разделить. Тонкие хрупкие пластины на глазах превращались в камень. Ему надо спешить…

— Ты позвал. Я — незаметна. Не бойся, никто не увидит преданную Онторо, и говорить со мной можешь, не открывая рта.

Техути повел плечами под налетевшим ледяным ветерком. Женщины не было рядом, лишь тихий голос бился в виски изнутри. Медленно шагая все дальше от стойбища, отводя рукой высокие колючие стебли чертополоха, Техути думал.

— Я был уверен, любовь поведет нас в нужную сторону. Теренций завел себе тайную жену, и она не просто рабыня для утех. Я мужчина и кое-что понимаю, пусть даже сам князь еще не видит, как крепко держит его хитрая девчонка. Теперь я — любовь княгини и ее советник. Думал, получу свободу и стану ей светом, под стать солнечному. Может быть, приходя тайно, ты видела сама, как сильно любит меня эта женщина…

— Приходила, брат. Она любит тебя всей силой сердца. Такая любовь может повернуть реки и поднять моря к небесам. Если в ее сердце будешь лишь ты.

— В ее сердце полно всего! Как мне стать единственным? Я думал, она забудет о черном рабе и станет моей! А она вертит головой в стороны, до всего ей есть дело! Будто фазаниха с цыплятами. И где же тут я?