Хаидэ

«Ты узнала, что хотела, чего же еще».

Узнала. Но было еще что-то…

Собрав месиво в испорченную корзину, Хаидэ поднялась, вытирая красные от сока руки. Внимательно посмотрела в лица обоих мужчин, запоминая. И повернулась уходить.

— Куда? — загремел один, рыжий и мосластый, будто сбитый из криво расщепленных досок, — госпожа сказала, чтоб носа не казала к гостям!

— Я смою грязь, — Хаидэ подняла перед собой красные, будто окунутые в кровь, руки.

— Обойдешься! Гетей, тащи ее на конюшню, чего ждать.

Гетей, так густо поросший курчавым коричневым волосом, что казалось странным, — говорит, а не рычит по-медвежьи, радостно гыркнул и, хватая Хаидэ за плечи, толкнул ее к дальнему выходу из кухни.

«Славно»…

Она опустила голову и пошла между мужчин, держа перед собой грязные руки. Выходя из жаркой кухни, полной запахов еды и гулких звуков, ступила в тихое пространство заднего двора, с одиноким толстым деревом у стены.

Гетей шел вдоль дома, и не дожидаясь, когда он свернет за угол, туда, где ближе к конюшне горели на стенах факелы, Хаидэ пошла чуть быстрее. Шагнула, стреножив тяжелые мужские шаги подставленной ногой, легко потянувшись, обхватила толстую шею, и, жестко надавливая сгибом руки, повисла всей тяжестью на его выгнутой спине, дернулась, изо всех сил тяжелея. Взмахнув руками, Гетей захрипел, затоптался на толстых ногах, заваливаясь назад, бессмысленно глядя на далекую луну.

Не дожидаясь, когда он упадет, Хаидэ выскользнула из-под тяжелого валящегося тела и выпрямляясь, повернулась боком, ударяя ребром ступни и пяткой в низ живота мосластого.

Тот, сдвигая колени и хватаясь обеими руками за ушибленное сокровище, забулькотал возмущенно, открыл рот для вопля. И промолчал, почуяв на горле холодное острие.

Нежно обнимая его за шею свободной рукой, Хаидэ промурлыкала голосом, от которого у мужчины выступил на спине липкий пот:

— Отрежу мошну, грязь. Потом умрешь.

— Х-х-х, — ответил рыжий, преданно глядя в темные глаза, полные ярости.

Отпуская его шею, Хаидэ убрала от горла кинжал. И мужчина, следя за бликом на кончике лезвия, шевельнул руками.

— Ага, — сказала она, точным движением ударяя его висок, поросший рыжими патлами.

Брезгливо раздувая ноздри, оглядела упавшего. Присела над Гетеем, что поднимал голову, приходя в себя и держась рукой за горло. Заглянула в испуганные глаза и еще одним ударом рукоятки в висок отправила его снова на землю.

— Пять плетей, на конюшне, — пробормотала, поднимаясь. Сок сверкнул на руках, как черная в лунном свете кровь.

Больше всего сейчас ей хотелось задрать жеребцам засаленные хитоны и отсечь их мужские сокровища, присыпав рану горстью золы. Пусть очухаются и заживут новой жизнью.

«Не трать гнев».

«Да».

Она быстро пошла прочь, держась в черной тени стены, обогнула освещенный вход в кухню и, найдя на заднем дворе чан с водой, торопливо ополоснула руки.

Надо вернуться. Там Техути, с медленным зельем. Не стоит спасать его, но что-то упорно ведет ее, понукая. Будто кто-то еще нуждается в спасении. Кто? Ярмарочный урод? Такой же мужчина, кичащийся своим членом, рвет глотки диким зверям, а потом, небось, набрасывается на молчаливую покорную жену…

Ненавижу. Всех их ненавижу!

На ходу вытирая ладонями мокрые до локтей руки, прошла вдоль стены и нырнула в коридор, прорезающий дом насквозь. Из внутреннего двора слышались громкие голоса и возбужденный смех.

Хаидэ вышла к бассейну с другой стороны. И через расцвеченную фонариками водную гладь увидела: посреди пустого пространства за столом, уставленным мисками и чашами, сидит Техути, развалясь и поднимая ритон с вином.

А напротив, широко расставив сильные ноги и запрокинув большую наголо бритую голову, пьет из глубокой чаши огромный черный мужчина, с лоснящимися плечами, перечеркнутыми глухими извивами шрамов.

Толпа, уже вперемешку — мужчины, женщины, знатные в богатых нарядах, рабыни со стершейся золотой краской на обнаженных телах — выгнулась опасливым полукругом, под свисающими ветками олеандров и роз.

В центре толпы гостей — Канария, ее и Хаидэ разделяет пустота, стол с двумя мужчинами, и подернутая мелкой рябью вода бассейна. Но факелы заливают перестиль ярким, почти неподвижным светом и ясно видно, с каким жадным упоением смотрит госпожа на обоих. Как на только что купленных жеребцов для своей конюшни.

Допивая вино, великан шевельнул плечами.

— Нуба…

Хаидэ застыла, не отрывая от него взгляда.

— Нуба…

Великан отнял от лица чашу и оскалился, неловко ставя ее на стол. Уронил, скользя пальцами по крутому боку, и чаша покатилась, выплескивая остатки вина. Поднимая руку, мужчина ударил себя кулаком в грудь, поворачивая лицо к толпе. И те на кого падал его взгляд, отступали, тесня тех, кто напирал на спины.

— Нуба…

Великан повернулся, свет упал на глубокий шрам, прорезающий левую сторону лица от брови до подбородка. Рядом с веком, опущенным на слепой глаз.

Открылся рот, полный блестящих белых зубов с темной прорехой за клыком.

— Иму! — проревел, снова ударяя себя кулаком в грудь. И снова свет соскользнул с бугров, перекатившихся под черной кожей.

— Демон Иму!