Хайдеггер: германский мастер и его время

Однако, в отличие от Хайдеггера, Крик в этой ситуации метафизической бесприютности предлагал новые ценности крови и почвы, то есть считал, что «метафизику сверху» должна заменить «метафизика снизу». «Кровь, – писал Крик, – восстает против формального разума; раса – против рационального стремления к цели; привязанность – против произвола, именуемого «свободой»; органичная целостность – против индивидуалистического распада… народ – против отдельного человека и массы».

В марте 1933 года Крик хотел навязать кружку культурно-политическую программу, которая соответствовала бы его идеологической линии. Хайдеггер противился этому, так как не принимал идеологию крови и почвы. Члены кружка были едины только в своем критическом отношении к «Союзу доцентов» и к царившему там просветительскому идеализму, лишь отчасти приспособленному к новым условиям. Председатель союза, философ Эдуард Шпрангер, направил властям приветственное послание, в котором говорилось о лояльности ученых по отношению к «борющемуся государству», но одновременно содержалась просьба пощадить «дух». Хайдеггер посмеялся над этой попыткой достижения компромисса и назвал ее «приспособленчеством к духу времени в стиле канатных плясунов». Так он выразился в письме к Элизабет Блохман, написанном 30 марта 1933 года, после одного из первых заседаний франкфуртского кружка. В том же письме приводится и краткая характеристика Эрнста Крика. Крик – человек с мышлением «подчиненного»; «сегодняшняя фразеология» мешает ему понять «подлинное величие и трудность задачи». Вообще для нынешней революции характерно то, что всё вдруг начинает восприниматься только «в политическом смысле», всё «приклеивается к поверхностному». Для многих, правда, это может быть «первым пробуждением», но на самом деле это лишь подготовка, за которой должно последовать «второе и более глубокое пробуждение». Хайдеггер упоминает об этом сомнительном «втором пробуждении», потому что хочет отмежеваться от идеологов вроде Эрнста Крика. О том, что означает это «второе пробуждение», он говорит в письме к Элизабет Блохман – которая, как полуеврейка, месяц спустя потеряет свое место доцента – только невразумительными намеками. В письме идет речь о некоей «новой почве», позволяющей человеку «по-новому и с новым пониманием открыться навстречу самому бытию» (19.12.1932, BwHB, 55). Ясно, во всяком случае, что под этой почвой не подразумеваются, как у Эрнста Крика, «кровь и раса».

Хайдеггер хотел привлечь к работе в кружке Альфреда Боймлера. Боймлер, с которым Хайдеггер в то время еще дружил, добивался, как и Крик, роли ведущего философа национал-социалистского движения. Но политический де-ционизм[264] Боймлера был ближе мышлению Хайдеггера, чем идеи Крика. В одном докладе, прочитанном в феврале 1933 года перед национал-социалистским студенчеством, Боймлер противопоставил «политического человека» «человеку теоретическому». Второй воображает, будто живет в «более возвышенном духовном мире», первый же реализует себя как «изначально действующее существо». В этом «изначальном пространстве» действия идеи и идеологии, как считал Боймлер, уже не играют решающей роли. «Действовать не значит сделать выбор в пользу чего-то… ведь такой акт предполагал бы, что человек знает, в пользу чего он делает выбор. Нет, действовать – значит последовать в каком-то направлении, принять чью-то сторону в силу своего судьбоносного предназначения, в силу «собственного права»… Выбор в пользу чего-то, что я узнал, есть уже нечто вторичное».

Такие формулировки могли бы принадлежать и Хайдег-геру. Выбор, решение как «чистый» акт, этот толчок, который человек дает самому себе, это выпрыгивание из привычной колеи – вот что первично. Напротив, «к чему» этого решения есть только предлог для того, чтобы смогла проявиться сила, способная перевернуть все вот-бытие. У Хайдеггера озабоченные вопросы, касающиеся «к чему», задает «обезличенный человек» (Man), который испытывает страх перед принятием решения и потому предпочитает «серединность», то есть «уравнение всех бытийных возможностей»; обезличенные люди многословно обсуждают эти возможности – «но так, что они же всегда и ускользнули там, где присутствие пробивается к решению» (Бытие и время, 127). Этот страх перед принятием решений в представлении Хайдеггера является виной, и так же смотрит на него Боймлер, многому научившийся у Хайдеггера. Боймлер тоже связывает эту концепцию «волевого решения» (которая у Хайдеггера в конце двадцатых годов странным образом еще оставалась лишенной конкретного содержания) с национал-социалистской революцией. Боймлер агитирует за «чистое» движение, видя в нем экзистенциальную субстанцию и считая, что идеология, напротив, является простой акциденцией, а потому тот, кто держится в стороне от движения, окажется виновным «из-за [своей] нейтральности и терпимости».