Хайдеггер: германский мастер и его время

«Передергивание невыносимо, а уже одно то, что он теперь все пытается представить так, будто это интерпретация «Бытия и времени», наводит на мысль, что опять получатся передергивания. Я прочла письмо против гуманизма, тоже очень спорное и во многом двусмысленное, но все-таки это первая его работа, которая достигает прежнего уровня». Так Ханна Арендт оценила первую послевоенную публикацию Хайдеггера в письме Карлу Ясперсу (29.09.1949). Связь с Ясперсом она восстановила поздней осенью 1945 года, с помощью Мелвина Ласки. С 1938 года Ясперс и Арендт ничего не слышали друг о друге. У него почти не оставалось надежды, что она жива, написал Карл Ясперс в своем первом после войны письме. А Ханна ответила: «С тех пор, как я узнала, что вы оба невредимыми прошли через весь этот адский спектакль, мир снова кажется мне чуть-чуть более родным» (58). Каждый тогда постоянно жил с ощущением, что беда в очередной раз обошла его стороной. Ханна писала, что еще не получила никакого гражданства и «никоим образом не стала респектабельной дамой»; что она по-прежнему считает: «сегодня можно обеспечить себе достойное человека существование, только оставаясь на обочине общества» (65). Она слегка сгущала краски: на самом деле к тому времени ей уже удалось сделать себе в Америке имя, работая в сфере политической публицистики. Но в Нью-Йорке она жила в довольно стесненных материальных условиях, хотя и отправляла ежемесячно Ясперсам по три продовольственные посылки.

Зато Карл Ясперс после войны неожиданно сделался очень «респектабельной» фигурой. Вспомнив о гонениях, которым он подвергался в нацистские времена, все чуть ли не в одночасье заговорили о нем как о «совести нации», что сам он поначалу воспринимал лишь как наглые и лицемерные попытки использовать его имя в чужих интересах. Он не доверял своей внезапной славе, которая казалась ему «фиктивной жизнью» (70), и, поскольку хотел от всего этого избавиться, летом 1948 года принял приглашение в Базельский университет.

Итак, Ханна возобновила переписку и дружеские отношения с Ясперсом сразу же после окончания войны. С Хайдеггером дело обстояло иначе. Еще перед своим бегством из Германии она почувствовала, что ректор Хайдеггер стал приверженцем нацистской системы. Судя по слухам о нем, которые доходили до нее позже, в Америке, он таким и остался. В годы изгнания для Ханны было почти невозможно держаться за то «неразрушимое», что связывало ее с Хайдеггером. Как могла бы она оставаться верной Хайдеггеру, которого – в политическом смысле – причисляла к своим преследователям, и при этом не утратить душевного равновесия, согласия с самой собой? Она, как могла, пыталась от него оторваться, покончить с ним все счеты – но после их первой послевоенной встречи с облегчением написала: «Этот вечер и это утро – оправдание всей моей жизни».

Однако прежде, чем они снова встретились, счет Хайдеггеру все-таки был предъявлен.

В начале 1946 года Ханна Арендт опубликовала в «Партизан ревю» эссе «Что такое философия экзистенции?». Той зимой экзистенциализм впервые стал «модным» в Америке. Сартр тогда как раз совершал турне по Соединенным Штатам, и Ханна имела возможность с ним познакомиться. Она решила написать для широкой публики солидную статью с обзором философского контекста нового духовного течения, прежде известного здесь только по модным лозунгам. Сартр в своих американских лекциях постоянно подчеркивал общественную ангажированность экзистенциализма. Ханна Арендт же, со своей стороны, утверждала, что в немецком варианте экзистенциализма, от Шеллинга до Ницше и далее вплоть до Хайдеггера, все более усиливалась тенденция к противопоставлению индивидуального человеческого «я», как «места истины», «неистинному» общественному целому. Эту тенденцию преодолел только Ясперс. В творчестве же Хайдеггера, по мнению Ханны Арендт, экзистенциальный солипсизм достигает своей кульминации. У Хайдеггера подлинное «я» становится наследником Бога. А обычное бытие-в-мире интерпретируется как утрата изначальной чистоты. «Хайдеггеру, в соответствии с такой точкой зрения, представляются чем-то «побочным» (Abfall) все способы человеческого бытия, которые обусловлены тем, что человек – не Бог, что он живет в одном мире с себе подобными». Иными словами, точка зрения Хайдеггера противоречит conditio humana. Реальный человек, вероятно, может быть всем, чем угодно, но только не «подлинным «я»». Тот, говорит Ханна Арендт, кто отвергает обычный мир Man (хайдеггеровского «обезличенного человека»), тем самым жертвует почвой, в которой укоренено человеческое существо. И тогда остается одно – кокетничать собственной «ничтожностью» (37); а такого рода кокетничанье, по мнению Ханны Арендт, как раз и сделало Хайдеггера предрасположенным к варварству. Ибо разве философское отрицание понятия «человечество» не превратилось в конце концов в практическое отрицание человечности?