Хайм

– Дурочка, – прошептал я ей на ухо, – он ведь предлагает нам бессмертие. Бессмертие! Люди мечтали об этом тысячелетиями. Они мечтали, а ты откажешься? И когда откажешься – всего за месяц до смерти! Ну не глупость ли? Трай! Трай, ты меня слышишь?

– Слышу, – глядя в пол, одними губами вымолвила она.

– Ну что там? – Программер явно терял терпение.

Я встал со стула и положил руку на плечо жены.

– Закрывай. Мы остаемся.

– Что?!

– Закрывай.

Дверь скользнула на место, снова отгородив нас от холода и хмари наружного мира. Трай по-прежнему сидела неподвижно, уставив взгляд вниз. Зато Программер не скрывал радости. Он плюхнулся на стул, затем вскочил, нервно потянулся и наконец забегал по комнате, оживленно жестикулируя. Слова сыпались из него и прыгали по полу, как бусинки порвавшегося ожерелья.

– Вот и чудесно! Вот и славно! Я так и знал, что вы передумаете. Это просто нелогично уходить в такой ситуации. Когда мы накануне такого прорыва. Мы сделаем это вместе. Все вместе. Разве это не здорово? Подумайте сами: стоять у порога такого дела, такой системы! Все человечество… столько веков… столько смертей… А теперь мы четверо… Всего четверо! Это ж только представить! Голова кругом…

– Стоп! – вдруг воскликнула Трай. – Прекрати эту беготню. Четверо? Какие четверо? Нас трое.

– Пока да, – с готовностью подтвердил Программер. – Пока трое. Но в первые несколько дней можно обойти и без него. А вот потом…

– Без кого? – перебил я. – Обойтись без кого?

Он недоуменно поднял брови.

– Как это «без кого»? Без Постума. Мне казалось, что я объяснил достаточно внятно: для точного анализа системы взаимоотношений требуется присутствие всей группы, в полном составе. В данном случае – всей вашей семьи. Муж, жена, ребенок. Вы ведь жили довольно замкнуто, не так ли? Без устойчивых внешних связей, без родственников, без друзей. Как раз то, что надо…

– Боже… – простонала Трай. – Теперь еще это…

– Но что это меняет? – повернулся ко мне хозяин Хайма. – Я и в самом деле не понимаю. Вы ведь уже согласились. Теперь к вам присоединится Постум, только и всего. В чем проблема?

– Да-да, конечно, – пробормотал я, осторожно поглаживая Трай по голове. – Просто как-то это… неожиданно…

– Но почему? – он, казалось, действительно искренне недоумевал, в чем именно заключается проблема. – Я поставлю компьютеры в трех разных комнатах. Вы будете общаться между собой, как обычно, и параллельно заполнять таблицы наблюдения. Обещаю, все будет элементарно просто. Никаких специальных усилий.

Трай подняла на него глаза.

– А Постум? Как ты заставишь его приехать сюда? Снова через вирус?

– Не совсем… – Программер смущенно кашлянул в кулак. – Я как раз собирался попросить. В общем, в этом деле я всецело полагаюсь на вас, госпожа Трай.

– На меня?

– Ну да… – он заговорщицки подмигнул. – Вы ведь не станете отрицать, что Постум чрезвычайно к вам привязан.

– Ну и что?

– Ну, как это… Объясните ему ситуацию. Он ведь пока еще не в курсе, правда? Вот и расскажите мальчику, что к чему. Чистую правду, без вранья. Неизлечимая болезнь. Оставшийся вам месяц жизни. Последняя воля умирающей матери, бла-бла-бла. Пускай бросает всё и приезжает. Деньги на билет не проблема, вышлем, хоть первым классом. Вряд ли он сможет отказать. Я не прав?

– Он прав, Трай, – сказал я. – Постум не откажет.

12. Постум

Мне всегда хорошо удавались детские фотографии. Это даже преподаватель фотошколы говорил. Зато совершенно не получались остальные обязательные сюжеты. Ни тебе уличных сценок, ни природных пейзажей, ни индустриальных мотивов. Даже кошки – уж на что выигрышный материал, а и то не выходили. А всё почему? Всё из-за тайминга. Без тайминга в фотографии никуда. Ты можешь и фрейм правильный найти, и с освещением угадать, и композицию верную выстроить – и все равно сфальшивить. Потому что нужно еще и нажать вовремя. Потому что у каждой картинки есть своя собственная диафрагма, которая открывается лишь на малую долю мгновения.

Скажем, ухмылка случайного прохожего длится в общей сложности четыре секунды. Сначала слегка дергается уголок рта, у глаз собираются смешливые складки и приподнимается правое ухо; затем губы начинают расползаться, приоткрывая блестящую слюной черноту, нос морщится, как у чихающего пса, сверкают во рту два передних зуба… – и так далее, еще много-много чего. И в этом утомительно длинном четырехсекундном процессе есть одна мгновенная высшая точка, пик, вершина – то, что, собственно говоря, и является сутью ухмылки. Не ее зарождением, развитием, угасанием, концом и отдаленным следом – а именно сутью. Вот эту-то долю секунды и должен поймать фотограф. Не поймал – грош цена такой фотке.

У меня это выходит только с детьми, причем самыми маленькими, дошкольными. До того момента, когда они уже соображают, что к чему, и вольно или невольно начинают позировать. Тут уже всё, пиши пропало. А вот малышей я как-то чувствую – не знаю как, просто чувствую – и всё. Знаю, когда нажать.