Хакер

Никотиныч закончил убираться в квартире и озабоченно посмотрел на потолок. Прошло больше часа, как Лобстер поднялся к соседу. Что там могло случиться? Может, они подрались или?.. Никотиныч поймал себя на мысли, что беспокоится за Лобстера, будто он его собственный сын. За год привязался. Ну да, дочь у него, можно сказать, отняли. Они начали встречаться с ней только два года назад, а до этого он был персоной нон грата в той семье и даже не знал, как она выглядит. Дочь позвонила ему сама, сказала, что стала взрослой и хотела бы видеть отца. Все равно они стали чужими друг другу, он не воспитывал ее, не вложил того, чего хотел бы. А тут появился Лобстер, по возрасту чуть старше его дочери. Благодатная почва, возможность реализовать себя в качестве приемного папаши. Он относился к Лобстеру не как к равному, а как к вундеркинду, который в житейском плане полный олух или даже идиот, но что поделаешь — такой уродился! Никотиныч, сам того не замечая, приобрел менторский тон и теперь частенько поучал Лобстера по мелочам. Впрочем, Лобстер пропускал его слова мимо ушей.

Ждать Никотиныч больше не мог. Он снял ключи с крючка вешалки в прихожей и открыл дверь.

Рука Никотиныча привычно потянулась к звонку. Он вдруг заметил, что вместо звонка из стены торчат два проводка, отдернул руку. Робко стукнул кулаком в дверь, прислушался. За дверью было тихо. В голову полезла всякая чушь: будто соседи прикончили Лобстера и теперь, услышав стук, прячут его тело в платяном шкафу. Никотиныч прогнал от себя бредовые мысли и стал барабанить в дверь. Квартира словно вымерла. И тут он услышал обрывок песни, залетевший в разбитое окно подъезда: «…И дорогая не узнает, какой у парня был конец!» Пели двое. Никотиныч сразу узнал пьяный голос Лобстера, второй был ему не знаком. "Все понятно! «Мировую» с соседом выпили — и понеслась! Совсем от рук отбился! — рассердился на Лобстера Никотиныч. Он глянул на свои ноги, обутые в домашние тапочки, и побежал вниз.

Лобстер с дядей Пашей сидели в обнимку на скамейке рядом с гаражами-"ракушками" и пели, тут же, на скамейке, была разложена нехитрая закуска, стояла чекушка водки, пакет апельсинового сока. На Лобстере был офицерский бушлат, на голове фуражка.

— Олег, у тебя совесть есть? — раздался в темноте голос Никотиныча.

— Ой, кто это? — притворно испугался дядя Паша.

— Это — Никотиныч, — сказал Лобстер заплетающимся языком.

— Папа твой?

— Не-а, — мотнул головой Лобстер. — Это мой друг. Мы с ним это… в шахматы играем. Дядя Паша звонко рассмеялся.

— Никотиныч, иди сюда, я с тобой тоже в шахматы поиграть хочу!

Никотиныч подошел к скамейке. Недовольно посмотрел на дядю Пашу.

— Вы нас затопили, между прочим!

— Все путем, расходы за мой счет. — Сосед привстал. — Будем знакомы. Дядя Паша, полковник запаса.

Никотиныч неохотно пожал протянутую руку.

— Давай-ка лучше водки тяпнем, Никотиныч.

— Я водку не пью вообще… Олег, как ты завтра собираешься работать, интересно знать?!

— Какой он у тебя, оказывается, грозный! — пьяно рассмеялся дядя Паша. — А с виду не скажешь!

— Помолчите, пожалуйста! — раздраженно произнес Никотиныч. — Олег, если ты сейчас же не отправишься домой…

— Ты его не трогай! — перебил его Лобстер. — Он, между прочим, в Чечне воевал!

— Олег, он тебя что, обижает? — грозно спросил дядя Паша.

— Не-не, все в порядке! Это наши дела! — успокоил соседа Лобстер. — Ему учить некого, вот он меня и… дрючит, — пьяно рассмеялся.

— В общем, как знаешь! — Никотиныч уж собрался развернуться и уйти, как вдруг увидел, что бушлат на груди Лобстера зашевелился. Раздалось мяуканье, и из-за пазухи вылез черный котенок. Он испуганно озирался, его большие глаза блестели в полутьме зелеными бусинами.

— Это Триллер! Дядя Паша подарил, — объяснил Лобстер.

Никотиныч понял, что Лобстер сейчас все равно никуда не пойдет, опустился с ним рядом на скамейку.

— Ну ладно, наливай, что ли!

Было раннее серое воскресное утро, и на платформе Выхино с табличкой «К Москве» стояло всего несколько человек. Среди ожидающих электричку был высокий кавказец. На нем была легкая куртка из плащовки. Он то и дело зябко поеживался от сырости и поглядывал на часы.

Раздался короткий гудок, в утренних сумерках засияли фары, и электричка медленно подползла к платформе.

Кавказец на несколько мгновений задержался в тамбуре, внимательно осматривая через заляпанное стекло вагон: два мужика — по одежде явно работяги, сонная семья с большими сумками — собрались в дальнюю дорогу, одинокий седой мужчина, прислонивший голову к оконной раме.

Кавказец прошел по вагону, опустился на сиденье напротив седого. Мужчина открыл глаза.

— Привет. Электричка на семь минут позже пришла, — говорил кавказец по-русски почти без акцента.

— Да, — кивнул седой. — На все воля Божья. Кавказец полез в карман куртки, достал из него несколько фотографий, протянул седому.

— У меня ума не хватает, как он Мальчика завалил? Такой замечательный стрелок был! Где я такого еще найду? И Вояка сгинул. Я думал, парень щенок, а он зверь настоящий.