Халим. В плену у шейха

– Нет, – мотаю головой, потому что не верю своим ушам. Я уверена, что увижу сейчас на себе одноглазую тварь, а не Халима. Это игра моего воспалённого, изнасилованного разума. Это не по-настоящему.

– Смотри на меня, женщина, а то, клянусь, я тебя придушу! – шипит мне в лицо, больно сжимая его своими пальцами. Я глаза открываю и…

Нет. Это бред. Не может быть. Ведь это одноглазый был! Я же точно знала, что это одноглазый! Я с ума сошла. Мой разум меня покинул. А может, Захид и девчонки были правы? Может, я, и правда, тронулась умом и придумала себе шейха? Может, я всегда была здесь, в этом борделе?

– Халим, – произношу тихо, смаргивая слёзы.

– Да, Райхана. Халим. Твой эмир, – произносит видение и встаёт с кровати.

Я смотрю на то, как он застёгивает свои штаны, как из вазы с фруктами берёт нож и, шагнув ко мне, перерезает жгуты, что уже кожу мне содрали. Проводит по ранам большими пальцами и дёргает к себе, заставляя встать.

Я не верю. Я до сих пор не верю в то, что это он, а не какое-то видение. Может, я в отключке, и он мне снится?

– Надень это! – приказывает, швырнув в меня чёрную абайю и такой же никаб. – И поторопись, если не хочешь остаться в этом вонючем борделе навсегда.

В голове что-то щёлкает, и я быстро стаскиваю с себя мерзкое платье проститутки. Надеваю абайю на голое тело и делаю несмелый шаг к двери, где уже ожидает меня Халим. На его голове куфия, ею же он закрыл и лицо, видны только глаза. Так носят куфию бедуины, живущие в пустынях. Я запоздало понимаю, что эмир не хочет, чтобы кто-то увидел его здесь. Оно и понятно.

– Лицо, Райхана. Закрой своё лицо, – цедит он. Зол. Как же ужасно он зол на меня.

Но я рада. Безумно рада тому, что он меня нашёл. Так рада, что слёзы ручьями и жутко трясутся руки, пока пытаюсь надеть никаб.

– Пойдём, – открывает он дверь и, взяв меня за предплечье, выходит из комнаты.

Под никабом душно, нечем дышать, и слезятся глаза, но я упорно держусь. Мне нужно выйти отсюда. Выйти на свежий воздух. Только тогда я поверю, что всё на самом деле так. Что Халим настоящий, и по моим бёдрам сейчас стекает его семя, а не того урода. Подумать только, я радуюсь, что меня изнасиловал один, а не другой…

В тонкую прорезь для глаз видно людей, стоящих на полу на коленях. Их обступили другие, и эти другие скрывают свои лица за чёрными повязками. Люди Халима. А на коленях Захид, пара его друзей и одноглазый Макбул.

Неужели… Неужели я свободна! Неужели я больше не буду просыпаться с мыслью, что сегодня меня порвут на части. Судорожно прижимаюсь к Халиму, а он останавливается рядом с Захидом и вынуждает остановиться и меня.

– Какой рукой ты трогал эту женщину? – задаёт вопрос жутким тоном. Голос его звучит тихо, вкрадчиво, как говорила бы змея со своей жертвой перед тем, как проглотить её.

– Я не… Не трогал. Вы сказали, держать её в страхе, и я лишь выполнял приказ вашего человека. Я не трогал её.

– Откуда тогда на её теле следы ударов? – так же тихо интересуется шейх. А я, начиная переваривать новую информацию, поворачиваюсь к нему. Что здесь происходит? То, что я слышу – это правда?!

– Мой эмир, я ударил её всего пару раз, ваш человек сказал…

– Какой рукой ты бил её? – снова обрывает Захида.

– Правой, мой господин, – будто смирившись со своей судьбой, склоняет голову Захид.

– Отрубите ему правую руку, – приказывает шейх, а затем переходит к Макбулу.

– Теперь ты. Какая рука трогала эту женщину?

– Мой эмир, я не сделал ничего такого! Вы же сами велели сделать так, чтобы она поверила! – срывается на визг одноглазый, но я не смотрю на него. Мой взгляд прикован к Халиму. То, что я слышу… Это всё он. Он! Это всё был жуткий, злой розыгрыш. Спектакль!

– Отрежьте ему и язык тоже, – бросил презрительно Халим и потащил меня к выходу. – И всех, кто на неё смотрел, глаз лишите! – бросил напоследок. Послышались стоны и просьбы сохранить жизнь, но эмир, конечно же, их не услышал.

Я запоздало обернулась на девочек, но тех уже не было в баре. Вообще никого не было. Кроме бесчисленной охраны шейха и нескольких несчастных, ненависть к которым перекрывала жалость. Потому что я понимала: они уже не встанут с колен. Целыми так точно не встанут.

И поделом. Пусть подонки расплатятся за загубленные жизни. Скольких девчонок они замучили, скольких продали в рабство? Твари. Мерзкие, отвратительные сутенёрские рожи. Но стоит ли винить их в чём-то в моём случае? Ведь им приказали. Тот приказал, что за руку меня сейчас уводит. И я не знаю, радоваться ли мне или плакать.

В машине он бросает мне браслет, тот самый, со змеёй и его печатью. А я взгляд опускаю вниз. Мне смешно и горько одновременно. Хочется сплюнуть разлившуюся во рту желчь прямо на его дорогие туфли из крокодиловой кожи.

Всё время, проведённое в борделе, я боялась Захида, его дружков, его клиентов. А нужно было бояться не их. Нужно было бояться Халима эль Хамада. Коварного, жестокого, ломающего судьбы. Этого ужасного человека, который не только моё тело похитил и подчинил. Он мою душу вынул и удавил её в своей руке.