Хам и хамелеоны. Том 1

Достаточно было провести в родной стихии несколько дней, и английский язык стал не очень послушным. Простыми незамысловатыми фразами Маша объясняла Альтенбургеру, что вернуться назад не может. Из-за Павла, с которым порвала все отношения. Из-за того, что Четвертинов впутался в грязную историю. Павел не посвящал ее в свои дела, явно темные, но угрозы стали поступать со всех сторон. И в какой-то момент у нее просто не осталось выбора. Пришлось собрать чемодан и уехать. Что же касалось обязательств, которые она взяла на себя, то она готова их выполнять. Но — на других условиях.

Без посредничества Четвертинова — это первое. Раскрыв все карты и объяснившись насчет отношений, которые связывали его с Альтенбургерами, чтобы она впредь смогла оградить себя от него полностью, — это второе. И главное, что касалось ее самой: она не хотела уезжать из Москвы, не хотела никаких кругосветных путешествий с опасными приключениями. Это третье условие было первостепенным.

Мариус, слушая ее, то соглашался, то напряженно отмалчивался.

— Я больше не хочу иметь дéла с Павлом, ты понимаешь? Я больше не хочу его знать. Вообще! Я же не просто уехала, Мариус… Я вынуждена была бежать. Из-за него. И от него. Я не хочу возвращаться! — твердила Маша.

— Я не понимаю… О каких угрозах ты говоришь, помилуй, Маша?! Почему ты ничего не говорила нам раньше? Мы бы помогли тебе! — сокрушенно восклицал Альтенбургер. — Пожалуйста, ничего не предпринимай, постарайся успокоиться. Я всё выясню и позвоню тебе…

— Пожалуйста, ничего не надо выяснять! Это моя личная жизнь, Мариус. Я приняла решение, и оно окончательное, ты понимаешь? Я даже не хочу, чтобы он знал, где я сейчас. Прошу тебя, если он будет меня искать, скажи ему, что вы ничего обо мне не знаете! И пожалуйста, не давай ему мой телефон.

— Маша, да ведь у меня и нет твоего телефона, — виноватым тоном напомнил Альтенбургер. — Я ведь тоже не знаю, куда тебе звонить.

Поколебавшись, Маша продиктовала номер Варвары.

— И дальше что? Что мы теперь будем делать, а, Мария? — потерянно допытывался Мариус Альтенбургер.

Маши не могла ответить ни на один из его вопросов.

— Не знаю… Не знаю, что делать.

— Я постараюсь приехать. Тогда и обсудим всё по-человечески.

— Сюда? В Москву?!

Швейцарец прилетел через двое суток. О приезде сообщил уже из гостиницы на Тверской. Маша назначила ему встречу у Центрального телеграфа; более нейтрального и приметного места для рандеву она не смогла придумать…

От волнения им с трудом удавалось смотреть друг другу в глаза. Мариус выглядел спокойным. Видимо, свыкся с мыслью, что отъезд Маши не был обыкновенным срывом, о котором потом жалеют, и что живет она теперь за тысячи километров. В его глазах она не увидела и тени упрека, лишь горечь перебродившего сожаления. В потрепанном анораке, в обшарпанных кроссовках, которые Мариус надевал, отправляясь в парк проделывать свои вечерние моционы, он был похож на старика, измотанного жизнью. Такие не ждут поблажек от небес и умеют довольствоваться тем, что есть.

Он делился домашними новостями. В Нью-Йорк пришла весна. Воздух в парках напоен ароматами цветения. Маленькая Ева вывихнула мизинчик правой руки, балуясь с дисководом маминого ноутбука. Сама Лайза просто извелась от переживаний. Вся эта нервотрепка заставила ее пересмотреть свои взгляды на многое. Нью-Йорк Лайзе вдруг опостылел. Она была не прочь последовать Машиному примеру: порвать со всем и махнуть куда-нибудь на край света. Иронизируя над самим собой, Мариус объяснял, что если бы не извечная волокита с визами, а для поездки в Москву визы всё еще приходилось оформлять, Лайза прилетела бы вместе с ним и не исключено, что из чувства солидарности — с ней же, с Машей — потребовала бы у московских властей выдать ей местную грин-карту. Существует же и здесь наверное «программа» по выдаче грин-карт для тех заезжих сумасбродов, которые помешались на России и не хотят возвращаться восвояси. После пережитой «встряски» — Мариус называл вещи своими именами — ему тоже захотелось перемен. Возвращение в Швейцарию, не в Цюрих, а в Женеву, где у них с Лайзой оставалась квартира, было делом решенным. Оставалось лишь определиться со сроками.

Насчет цели своего приезда и контракта, насчет Четвертинова и новых условий, о чем Маша протараторила на днях в трубку, Мариус говорить пока не решался… Они шли по Тверской. Он вдруг остановился посреди тротуара.

— Мария!.. — Мариус с тревогой заглянул ей в глаза. — Нам не надо бежать друг от друга. Я это понял. Я хочу, чтобы между нами было полное понимание. Насчет Павла… Я давно понял, что парень он испорченный. Отношения с ним я поддерживал… Во-первых, он твой друг. А во-вторых… — Мариус явно решил сказать всё и сразу, но что-то всё еще сдерживало его. — Мы просто боялись, что он наделает нам проблем… Мое отношение к нему — это симуляция симпатии… Ты понимаешь меня? Согласись, без этого нам было не обойтись. Всё остальное… Боже мой, как хочется есть! Могу я пригласить тебя пообедать?..