Хам и хамелеоны. Том 1

Они зашли в первый попавшийся ресторан, им оказался ресторан русской кухни. Заняв столик, Мариус заказал обед. Когда принесли блюда, еды на столе оказалось вдвое больше чем нужно. Здесь, за столиком, они и проговорили до самого вечера.

После вымученных признаний, уговоров и вразумлений Альтенбургер понял, что недооценил ситуацию. Ни малейших шансов увезти Машу назад у него не было. И теперь, осознав это, Мариус не мог скрыть своей растерянности. Он принялся сбивчиво объяснять, что затея с усыновлением еще не родившегося ребенка оборачивалась для них с Лайзой крахом всех их жизненных устоев, вплоть до их собственных представлений о самих себе. Он предчувствовал, что проблемы рано или поздно возникнут — слишком уж гладко всё начиналось. Но Нью-Йорк — это ладно, это еще куда ни шло. А теперь еще и Москва… Здесь он чувствовал себя как без рук. Случись что-нибудь непредвиденное, он ничем не смог бы ей помочь — правде лучше смотреть в глаза. Альтенбургер заговорил о новых Машиных условиях. Он безоговорочно принимал все ее требования. Четвертинов, разумеется, больше не мог быть посредником. Мариус «на ура» принимал идею полного взаимного доверия, на котором должны были строиться дальнейшие отношения. Сейчас его интересовало, где она живет и как обстоят в России дела с медицинским обслуживанием будущих мам.

По глазам Маши поняв, что мучает ее нелепыми вопросами, что ей и здесь приходится начинать всё с нуля, Альтенбургер пообещал узнать, нет ли возможности помочь ей с арендой жилья. Он был уверен, что в своем посольстве сможет рассчитывать на поддержку и помощь: слишком важной птицей слыл в Швейцарии его отец. Пока же он просил Машу подыскать себе приличную квартиру самостоятельно. Мариус намеревался оплачивать жилье на прежних условиях. Он хотел уехать домой со спокойной душой… И только позднее, когда они вышли на обезлюдевшую Тверскую, Альтенбургер смог добиться от нее главного. Глядя в тревожные ласковые глаза швейцарца, Маша согласилась на всё. Она изъявила готовность ехать рожать в Нью-Йорк и даже появиться там заблаговременно, чтобы хоть в последние сроки побыть под наблюдением у Франчески Оп де Кул…

Буквально на следующий день, не успел рейс Альтенбургера приземлиться в Америке, как на Трубной раздался звонок Четвертинова — оттуда же, из Нью-Йорка. Варвара, растерявшись, сунула Маше трубку.

С будничной неторопливостью Четвертинов стал расписывать, каким потрясением для него стало ее бегство, какой «моральный удар» он получил. Его, главного вдохновителя, спихнули за борт, как только поняли, что он стал не нужен…

Первое, о чем подумала Маша: Альтенбургер не был с ней откровенен до конца. Возможно, он соглашался на все ее условия лишь для отвода глаз, просто потому, что ему некуда деваться. А в действительности всё обстояло иначе… Что, если швейцарец продолжал поддерживать с Павлом отношения, дабы тот, как и раньше, мог подстраховывать интересы пары? С другой стороны, всю эту «симуляцию» взаимопонимания вполне мог смоделировать и сам Четвертинов, чтобы продолжать вить из всех веревки и чтобы ввести ее в заблуждение теперь.

Судя по голосу, Павел опять был в невменяемом состоянии. Он умолял Машу вернуться, обещал добиться от Мариуса не только оформления многократных виз, чтобы она могла ездить домой, когда ей вздумается, но и грин-карты в США. Он рвался вступить с парой в новые переговоры с требованием пересмотреть контракт, согласиться на более «человеческие» условия. По его сведениям, обеспеченные американские семьи выкладывали за surrogate parenting куда более солидные суммы, чем предложили швейцарцы. Павел уверял, что и сам готов сесть в самолет и прилететь в Москву и обсудить всё с глазу на глаз. Если бы не угроза со стороны военкомата, он не раздумывал бы ни секунды. Родители Павла, жившие в Иваново, сообщали ему о повестках, которые вроде бы приходили на его имя по месту постоянной прописки в России. Ведь он уклонялся от призыва. А по нынешнем временам пойти под ружье означало не просто месить бетон и таскать кирпичи на генеральских дачах. Служить отчизне пришлось бы верой и правдой, поливая «неприятеля» из автомата где-нибудь в горных ущельях Кавказа.

Маша набралась мужества и высказала Павлу все, что о нем думает, после чего положила трубку…

Четырнадцатого июня Мариус позвонил Маше, чтобы договориться о встрече. Они прилетели вместе с Лайзой из Цюриха, где оставили Еву на попечение родителей Мариуса. Остановились в «Мариотте» на Тверской. Мариус предлагал поужинать вместе, но ехать в центр из Сокольников, где она теперь снимала квартиру, на ночь глядя Маше не хотелось. Кроме того, ее немного пугала встреча с Лайзой и предстоящее объяснение с ней. Мариус вынужден был смириться с ее отказом, встречу перенес на следующий день, назначив ее в полдень в холле гостиницы…