Хам и хамелеоны. Том 1

И опять всем восторгаясь, опять удивляясь тому, что в московском ресторане могли удовлетворить любую прихоть гостей, а в карте вин обнаружилось «Петит Арвин», нечасто встречающееся и в Европе швейцарское белое вино из кантона Валé, на протяжении всего обеда Мариус ухаживал за Машей, виновато ковырявшей в тарелке филе судака в щавелевом соусе, утопая с ней на пару в какой-то совсем уже невероятной нирване блаженства и отрешенности.

Когда они втроем топтались на углу Тверской прощаясь, Лайза вынула из сумочки мобильный телефон и протянула его Маше:

— Так у нас будет возможность поддерживать связь в любой момент. Сим-карта ваша, русская, наши номера уже забиты в «память». Пожалуйста, звони как можно чаще…

И в те же дни встал вопрос: зачем Маше нужно ехать в Нью-Йорк, если они всё равно решили перебираться в Швейцарию? Почему не поехать рожать в Женеву?

Мариус и Лайза стали ежедневно говорить об этом по телефону, терпеливо убеждая Машу, что так будет лучше для всех. Улететь в Цюрих они могли уже сейчас — вместе. Швейцарскую визу для нее в посольстве Мариусу пообещали оформить на месте, достаточно было прийти на прием к консулу с паспортом…

Но Маша всё тянула с принятием окончательного решения. Она не могла поверить до конца в реальность происходящего. Когда же до нее однажды дошло, что пара всерьез рассчитывает уже в конце недели улететь в Швейцарию вместе с ней и что, предлагая помощь в покупке квартиры, Мариус не бросает слов на ветер — половину он собирался выплатить сразу, другую — позднее, она в очередной раз призадумалась. Странно: чем большее упорство проявляли Альтенбургеры, тем более глубокую внутреннюю неуверенность она испытывала, тем сильнее артачилась и не могла этого скрыть.

Мариус терял почву под ногами, начинал паниковать, настаивал и уговаривал, в самых розовых красках живописал Маше ее перспективы. В сотый раз Мариус уверял, что с главврачом родильной клиники, расположенной в окрестностях Женевы, — большим другом семьи, который уже не одному маленькому Альтенбургеру помог появиться на свет, — всё согласовано в мельчайших деталях. Ее ждали идеальные условия, забота, простые житейские радости, о существовании которых она, похоже, совершенно забыла…

В четверг в Сокольниках снова раздался звонок Четвертинова. Теперь он звонил из Москвы. Хотел срочно увидеться. Им якобы нужно было поговорить о чем-то «ужасно» важном, ради этого он будто бы и прилетел…

От одного вида Павла — заросшего, осунувшегося, с темными кругами под глазами, за час опустошившего пачку синего «Ротманса» — Маше стало страшно и за себя, и за него. Вместе с тем она неожиданно как-то вдруг успокоилась. Исподтишка скручивала жалость, а заодно давала знать о себе и горечь от того, что произошло с ними обоими за последние месяцы, от того, что она не знала, как ей теперь помочь человеку, с которым еще вчера она делила всё.

— А с военкоматом что? Уже не бегают за тобой? — спросила она.

— А черт его знает… — Четвертинов сидел на стуле ссутулившись, не поднимая глаз.

— А если поймают?

— Да кто меня будет ловить? Я ж туда и обратно…

— Как дела там?

— В Нью-Йорке? Да так же всё… Соскучилась? — Лицо Павла исказила невеселая ухмылка.

— А твои… неприятности? Тебе не угрожают больше? — поинтересовалась Маша.

Четвертинов выпустил из ноздрей две сизые струйки дыма и презрительно хмыкнул:

— Уладилось.

— Где ты теперь живешь? — спросила она.

— Еремин опять на заработки подался. Эх, Маша… — Павел вздохнул.

— Паш, если ты приехал отношения выяснять…

— Да нет, чего уж тут теперь выяснять… Просто увидеться хотел.

— А как же ужасно важное дело?

— Я так волновался за тебя, ты не представляешь! — Четвертинов с озабоченным видом покачал головой.

Маша и верила и не верила.

— Если хочешь жить одна, это твое право! — не снижая эмоционального накала, развил свою мысль Павел. — Очень даже могу тебя понять… Ну, психанула. Так ведь не конец света же. Давай забудем! — Четвертинов ненадолго впал в задумчивость, после чего, заглянув Маше в глаза, добавил: — Эта парочка… доконали они тебя, да?… Чемпион с мымрой!

— Это ты меня доконал, — помолчав, ответила она. — Своим похабством, пьянством и травкой.

Четвертинов, ухмыляясь, уставился в угол, пару секунд выждал и уже совершенно другим тоном произнес:

— Маш, ведь я тебе всегда помогал, да? Ведь даже в этом деле… Что бы ты делала без меня? Картиночки свои пристроить опять бы пыталась? Долларов по сто? Ведь с Альтенбургерами кто всё организовал?.. Я! Ну, если вспомнить? А теперь что, я должен за все свои заслуги сидеть и лапу сосать?

— Ты, Паша, о какой лапе говоришь? Ты бессовестно наживался на мне, причем за моей спиной! Если ты снова пришел затем, чтоб требовать денег, хочу напомнить тебе, что я не вещь, которой можно торговать… И у тебя нет никаких прав на меня, уже хотя бы потому, что я никогда тебе не принадлежала. Никогда!

— Еще не встречал человека, у которого из-за денег крыша бы не поехала. Обычная история, — печально упрекнул ее Четвертинов. — Вопрос в размере… в размере суммы.