Хам и хамелеоны. Том 2

— Я тоже патриот, — сказал Николай. — Поэтому и говорю, чтó думаю. Кашу в Чечне заварили наши, русские. Ну и еще кое-кто подвизался. Из ваших уже, чтобы Россию развалить. Всё остальное — болтовня.

— У нас была своя Чечня. В Алжире. Ад кромешный. Политики могут что угодно говорить, но люди знают, как там всё было. Воевать-то приходилось людям, — вздохнул Вердавуан.

С минуту все молчали.

— Знаете, что про французов говорят? — нарушил Николай молчание. — Что вы не способны отстаивать свои принципы. Только свое благополучие. После нас хоть потоп… Поэтому и живется вам хорошо. Но это так, на время…

Комиссар не обижался. В английской формулировке фраза прозвучала мягче.

— Франция — крохотная страна. Чего ж вы от нас хотите? — развел руками комиссар. — Насчет этой истории… У нас есть еще одна следственная версия, — перевел он разговор в прежнее русло. — Я имею в виду операцию… Удалили орган не у нас, во всяком случае, не в больнице. Мы проверяли по всей Франции…

Николай безучастно смотрел в окно. Филиппов выразил недоумение:

— Границы прозрачные. По соседству нигде не могли сделать?

— Вот и гадаем, — закивал Вердавуан. — Граждане Молдовы, да и не только они, продают свои органы за деньги. Туркам, например. Знаете, сколько им дают за почку? Три тысячи долларов. А оперировать в Турцию увозят… Неужели не слышали никогда? У малоимущих покупают органы. У вас в Молдове полно калек, добровольных.

— Чудеса какие-то… Лично я никогда не слышал ничего подобного, — пробормотал Николай. — И потом, Молдова — это давным-давно не Россия. Органы покупают для пересадки, что ли?

— В Европе доноров не хватает. Где брать? Один из таких каналов в Румынии мы как-то раскручивали. Но у нас во Франции такого еще не было, — ответил Вердавуан.

Николай рассеянно что-то обдумывал.

— Есть основания предполагать, что орган у покойной забрали, — продолжал комиссар в том же духе. — Совместимость между донором и реципиентом — большая редкость. Один человек на пятнадцать тысяч. И вообще, само изъятие донорских органов — очень сложная процедура. Без руки специалиста не обойтись. Такие специалисты, естественно, на виду. Поэтому сколотить большой капитал на таком бизнесе практически невозможно. Вот мы и ломаем голову. Меня это заставило провести параллель. Мы проверили…

— Я могу окно приоткрыть? — спросил Николай, заметно побледнев.

Он распустил галстук и теперь с жадностью глотал врывавшийся в машину ветер. Он выглядел растерянным, губы приобрели синюшный оттенок, что не ускользнуло от внимания комиссара.

— Сердце у вас не шалит случайно? — поинтересовался он.

— Слава богу, — пробормотал Николай.

— Вид у вас, прямо скажем… Вы бы проверились… Приехали, — объявил Вердавуан, глазами показав на тянувшуюся слева больничную ограду.

Пьеро развернул машину и подрулил ко входу. Комиссар, Николай и Филиппов вылезли на тротуар. Пьеро остался за рулем. Комиссар направился к выложенной ракушечником дорожке, сквозь заросли мокрого остролиста выводившей к каменному крыльцу.

Звонить в дверь пришлось несколько раз. Наконец высунулась физиономия. Чернокожий мужчина в белом — не то привратник, не то санитар — без вопросов пригласил всех войти; его, видимо, предупредили о визите.

Николай не тронулся с места. Побледнев сильнее прежнего, он облокотился о выступ крыльца, не в силах сделать ни шага.

— Сделайте одолжение, — окинув его внимательным взглядом, попросил комиссар. — Мы всего на пару минут…

Проследовав за санитаром в конец длинного коридора с мертвенным неоновым светом, они попали в просторный зал. Всё тот же африканец, худосочный, но стройный, как незнакомое экзотическое дерево, провел их дальше, в глухое помещение без окон. Вдоль стены тянулись рядами металлические дверцы. Стоял необычный запах.

Вердавуан кивнул. Санитар подошел к одной из дверец, открыл ее и выдвинул на себя подобие носилок. В пластиковом чехле угадывалось тело человека. Санитар расстегнул молнию и сдвинул в стороны края чехла, чтобы стала видна голова.

Николай опять заставлял себя ждать. Затем всё же подошел. Увидев лицо женщины, он на мгновение отшатнулся, но потом приблизился к телу, как-то странно всхлипнул и положил ладонь на лоб покойной.

Это была Маша. Но он понял это еще в машине — почувствовал по необычной и немного жутковатой достоверности происходящего; мир показался Николаю каким-то невероятно реальным в тот момент, когда Пьеро подрулил к ограде морга, и на дне глаз француза промелькнула тень не то вины, не то жалости, хотя в ту минуту Николай вряд ли мог знать, что его ждет.