Хамам «Балкания»

Эти двое были Хуан Октавио Пренс и Хорхе Луис Борхес. После моего литературного вечера в Триесте, который состоялся в ноябре 2006 года и на котором вступительное слово с очаровательной теплотой произнес пожилой господин – Хуан Октавио Пренс, аргентинец с белградской биографией, а в тот момент – президент Триестского ПЕН-центра (!), мы, едва познакомившись, поняли, что должны как можно скорее побеседовать с глазу на глаз. И уже на следующий день сидели в рыбном ресторане за растянувшимся по-французски обедом, наслаждаясь общением. Связующая личность, с которой мы оба были знакомы, послужила темой данной истории. Это была Мария Кодама, супруга Хорхе Луиса Борхеса. Пренс давно дружил с ними обоими, а я имел удовольствие вместе с Марией Кодамой присутствовать на представлении театрального фестиваля БИТЕФ, после чего мы ужинали в одном из белградских богемных ресторанов. Я привлек ее внимание, потому что был одним из немногих, знавших, что она писательница, и который к тому же интересовался ее рассказами (а не только рассказами ее мужа), а также она знала, что я написал роман о средневековой Японии (ее отец был японцем). Ее экзотическая внешность тоже стала предметом нашей с Хуаном беседы, конечно, из самых благородных побуждений. Поводом для истории Пренса послужило ее реальное отсутствие, в отличие от виртуального присутствия в нашем общении.

Итак, анекдот этот случился в Марокко. Там проходил какой-то конгресс, в котором участвовали и Пренс, и Борхес. В свободное время, когда Мария Кодама куда-то ушла, они вдвоем прогуливались по Марракешу, наслаждаясь беседой, после чего отправились на заседание упомянутого конгресса. Когда они вошли в зал, раздались аплодисменты присутствующей там мировой элиты. И тогда Борхес обратился к Пренсу: «Похоже, тебя узнали».

Мой собеседник хотел попутно сказать, каким чародей мечты был простым и остроумным человеком, вопреки общепринятому мнению о его замкнутости и суровости. Но прежде всего он желал косвенно показать мне, каково это быть рядом с великим человеком и при этом не унизить себя размышлениями о собственной неважности или бестолковым сравнением. Смысл был таков: в той иерархии у каждого есть свое место. Как Пренс мог почувствовать неловкость в присутствии Великого Писателя, так могла себя чувствовать в его присутствии и супруга Борхеса, да к тому же еще и как писатель. Так она себя чувствовала и после его смерти, когда даже эхо его имени не могло защитить ее. Разве не так она чувствовала себя и на театральном фестивале в Белграде? Или я в присутствии стольких Знаменитостей, которых знал в своей жизни? Или кто-то еще в присутствии Пренса или в моем присутствии, кто считал нас Известными, Знаменитыми или Великими? Да, поменяться ролями совсем легко!

Или другой пример, приведенный Пренсом в нашем разговоре, когда я объяснил ему, что именно меня интересует в связи с измененным самоопределением в книге, которую пишу. Он сообщил, что как раз сочиняет автобиографический роман (не автобиографию!), и разъяснил мне на личном примере свое видение разницы между этими жанрами: в его удостоверении личности, там, где указывается месяц рождения, стоит «родился 25-го месяца»! Вот слова Пренса, произнесенные им по-сербски:

– Если этот истинный факт употребить в самом начале автобиографии, то это будет прекрасно. Но если его же вставить в роман с элементами автобиографии, то это будет дешевый и наивный приемчик.

Я добавил:

– И никто не поверил бы приведенным вами реальным сведениям о настоящей ошибке, которую вы не придумали, потому что писатель поступил бы иначе!

Как это странно! Факт из реальной жизни, абсурдная ошибка какого-то бюрократа обладает смыслом в реальной автобиографии, но в книге о себе, произведении художественном не «воспринимается», потому как не является достаточно (литературно, фантасмагорично) утонченным.

Мне было жаль, что пришлось расстаться с этим достойным и обаятельным, веселым человеком. У него можно было многому научиться.

Однако тут продолжал присутствовать Джеймс Джойс.