Хамелеон и Бабочка

Зоя действительно разозлилась. Меньше часа назад выиграла тяжёлую борьбу с собственными неконтролируемыми чувствами к Максиму, выбрала Антона, а он устроил ей такую некрасивую сцену. Чувство вины душило её и подогревало злость. Какая разница, что думает Антон или Максим, если она сама считает это изменой? Поэтому и стыдно, и неловко.

Антон сощурился.

— Какой подруги?

Зоя приостановилась у калитки.

— Тебя это не касается. Думаешь, никого у меня тут не осталось с тех пор, как я училась в институте?

Антон язвительно усмехнулся.

— Уверен, что остались. Только не подруга, да Зой?

Зоя взялась за ручку, оглянулась.

— Спокойной ночи, Антон.

Она хлопнула калиткой и почти бегом направилась в сторону центра. Ни о какой подруге сейчас не думала. Потом разберётся, куда идти и что делать. В крайнем случае, переночует в гостинице. Видеть сейчас Антона она не хотела и не могла. А ещё подозревала, что в любой момент может нагрянуть будущая свекровь и устроить ей разнос за обиженного сына.

Зоя успела пройти несколько кварталов, углубилась в парк, когда телефон тренькнул одиночным сообщением. Она включила экран. Увидев, что это послание от Антона, хотела засунуть телефон обратно в рюкзак, но передумала и всё-таки просмотрела. Антон прислал фотографию. Одну единственную фотографию, ни подписи, ни комментариев к снимку не обнаружилось. На фото была она… и Максим. Неведомый папарацци застал их как раз во время поцелуя на скамейке. Зоя и не представляла, как это выглядело со стороны. Ладони Максима на её ягодицах, она буквально сидит на нём, плотно притиснувшись и обхватив ногами его бёдра. Дело тут было не столько в поцелуе, сколько в их позе. Это выглядело очень неприлично.

Кровь хлынула к лицу, заполыхали щёки и шея. Зоя готова была провалиться сквозь землю. Кажется, ей никогда ещё не было так стыдно и одновременно так горько. Как ему должно быть было больно увидеть тот снимок? Что он подумал о ней? Предательство, измена, ложь… Какая же она тварь. Прав был Константин Андреевич. Ведь она видела эту боль в глазах Антона, он хотел, чтобы она сама призналась, может, и получился бы разговор, а сейчас ей жутко стыдно перед ним. Какой тут разговор? Пошлёт её и будет прав. Теперь только просить прощение и надеяться, что он простит.

Зоя вышла из парка, и не заметила, как оказалась недалеко от тренажёрного зала, в аллее, ведущей в речке. Не аллея даже, а заросший и неухоженный, практически не освещающийся лесок. Последний фонарь остался позади, впереди ждала тёмная тропинка, похожая на вырезанную из ужастика сцену. Дождь так и не начался, тучи повисли над головой, воздух пропитался озоном, искрился и будоражил.

Зоя остановилась, почему-то вспомнила слова Константина Андреевича. Как-то он вещал что-то про отсутствие фонарей и опасность в темноте, а сегодня гнал её в ночь и берёзки, уверяя, что она заслужила. Вдалеке послышались шаги. Зоя обернулась, увидела на границе света и тени девушку. Та шла в её сторону, опустив взгляд в телефон, с кем-то активно переписывалась. Зоя облегченно выдохнула. Не маньяк и, слава богу, даже не её ровесница, явно школьница. Безобидная и улыбающаяся. Можно было пройти по аллее с ней за компанию, а можно — вернуться в освещенную часть парка. Домой к Антону она точно не пойдёт. Сначала нужно обдумать своё предательство, пережить это в тишине и изобрести выход из ситуации.

Она остановилась в раздумье и достала телефон. Нашла последнее сообщение и снова посмотрела на фото, в этот раз внимательнее, стараясь абстрагироваться от эмоций Антона. Она понимала, что он увидел гораздо больше того, что запечатлела камера. Кое-что додумал. Сам по себе снимок, был настолько будоражащий, что Зоя никак не могла отвести взгляд. Их с Максимом поцелуй…. бесстыжий, недопустимый, яркий, и как ни странно нежный.

Утро Максима прошло в суете. Сначала он отвёз гостей на автовокзал, кое-как отбрехался от поездки в Анапу. Не хотел покидать город, когда его накрывало ощущение предстоящей открытки. Ещё с утра он почувствовал знакомое возбуждение, нарочно задержался в квартире, но открытку не застал. Отвёз гостей и вернулся. И снова его ждал пустой ящик.