Хамнет

Молчание становилось более напряженным; оно разрасталось и окутывало их; оно обретало объемы и формы, выпускало усики, подобные нитям разорванной паутины. Она замечала каждый его вдох и выдох, любые его движения: вот он скрестил на груди руки, почесал локоть, откинул волосы со лба.

Она сидела совершенно неподвижно, подложив под себя ноги, чувствуя, как тлеющий в ней огонь пожирал и опустошал все живое, что еще оставалось в ее душе. Впервые в жизни у нее не возникло ни малейшего желания прижаться к нему или обнять: совсем наоборот. От него исходило какое-то отталкивающее ее давление, побуждая замкнуться в себе, защитить себя, подобно устрице, закрыв створки раковины. Она не представляла, что вообще теперь сможет коснуться его, осознавая, что он весь захватан чужими женскими руками. Как же он мог изменить ей? Как мог уехать в Лондон после смерти их сына и искать утешения в чужих объятиях? Как он мог вернуться к ней, заклейменный отпечатками измены?

Она размышляла, как он мог после нее прельститься кем-то другим. Сама она не смогла представить в своей постели другого мужчину, с другим телом, лицом, голосом; ей стало тошно от одной этой мысли. Сидя на земле рядом с ним, она думала, сможет ли вообще теперь жить с ним, или, возможно, им следует расстаться, если кто-то в Лондоне соблазнил его, украл у нее его сердце. Она размышляла, как он собирается сообщить ей все это, какие подберет слова.

Наконец он пошевелился и прочистил горло. Она услышала, как он сделал вдох, явно решив начать разговор, и напряглась. Ну вот, сейчас все решится.

— Часто ли вы думаете о нем? — спросил он.

Его вопрос привел ее в замешательство. Зная о случившемся, она ожидала признаний, оправданий, возможно, извинений. Она готовилась к тому, что он скажет: «Мы не можем больше так жить, мое сердце принадлежит другой, я не вернусь больше из Лондона».

«…о нем?» Как часто она думала «о нем?» Она не представляла, кого он имел в виду.

И вдруг догадавшись, Агнес взглянула на мужа. Сложенные руки затемняли его лицо, к тому же он низко опустил голову. Вся его поза производила впечатление ужасного горя, скорби, такой неизбывной печали, что ей невольно захотелось обнять и утешить его. Но она тут же вспомнила, что это невозможно, она не может позволить себе даже коснуться его.

Резко отвернувшись, она увидела, как ласточка спикировала на верхушки растений в поисках насекомых, а потом улетела к деревьям. Ветер ерошил тяжелые, густые ветви ближайших к ним лиственных деревьев, и они шумно вздыхали, устало шелестя листьями.

— Постоянно, — ответила она, — он всегда со мной, хотя, конечно… — она прижала руку к груди, — его уже нет.

Он ничего не ответил, но, украдкой взглянув на него, она увидела, что он удрученно кивал головой.

— Как-то я вдруг осознал, — сдавленно, словно через силу, произнес он, — что постоянно размышляю, где он сейчас. Куда он ушел. Эти мысли беспрестанно крутятся в моей голове. Что бы я ни делал, где бы ни находился, я все время думаю: «Где же ты, где же ты?» Он же не мог просто исчезнуть. Он должен где-то быть. И я осознал, что постоянно ищу его. Выискиваю его повсюду, на любой улице, в любой толпе, среди наших зрителей. Именно этим я занимаюсь, глядя теперь на наш мир: пытаюсь найти его или кого-то похожего на него.

Агнес понимающе кивнула. Ласточка, покружив среди деревьев, вернулась, словно пыталась сообщить им нечто важное, если только им удастся понять ее. Пролетая мимо, она блеснула своей иссиня-черной головкой с рыжим лобиком и красной манишкой, переходившей в светлое брюшко. По глади кадки с водой, стоявшей рядом с ней, медленно и безразлично проплывали отражения белых облачков.

Он уныло прохрипел что-то непонятное.

— Что вы сказали? — спросила она.

Он повторил.

— Я не поняла.

— Я сказал, — более внятно произнес он, подняв наконец голову, и она увидела его залитое слезами лицо, — что это сводит меня с ума. А ведь прошел уже почти год.

— Час, или день, или год — всего лишь капли в реке времени, — заметила она, подобрав упавшую ромашку, — мы никогда не перестанем искать его. И я думаю, что мне даже не хотелось бы этого.

Преодолев разделявшее их пространство, он схватил ее за руку, их ладони сжались вместе с цветком. Воздух заполнился ароматом пыльцы. Она попыталась вырвать руку, но он крепко держал ее.

— Простите меня, — пробурчал он.

Она напряженно тянула руку, стараясь высвободиться из его хватки. Ее поразило то, с какой силой и настойчивостью он удерживал ее.

— Агнес? — напряженно произнес он. — Вы слышали? Простите меня.

— За что? — пробормотала она, уже смирившись с его силой, но все же предприняв последнюю тщетную попытку вырваться.

— За все. — Он судорожно вздохнул. — Неужели вы по-прежнему не хотите переехать в Лондон?

Агнес взглянула на него, на этого завладевшего его рукой мужчину, отца ее детей, и покачала головой:

— Мы не можем. Джудит не сможет выжить там. Вы же понимаете.

— Она сможет.

Ветер донес до них чье-то далекое блеяние. Оба повернули головы в сторону этого звука.

— Неужели вы готовы рискнуть ее жизнью? — спросила Агнес.