Хамсин

На храмовой площади, где раньше был марокканский квартал, солнце с неба лилось, как вермут. Щедрыми вертикальными линиями. На руках оставалась его теплая маслянистость, похожая по плотности на воду Мертвого моря. Пахло утром, молитвой и иссопом, торчащим из Стены Плача. Этот высохший майоран рос пучками и издали был похож на кусты ноябрьской смородины.

Небо без единого пятнышка было не достать. Сновали белые, ничем не разукрашенные голуби. Ни серым тальком, ни хной. И хотелось без устали читать «Отче наш».

Она стояла в правой женской части стены. Не скрепленные между собой камни, без пропитки цементом или бетоном, были разного размера. Сложены абсолютно всухую. У них были открыты крупные поры. Словно открытые настежь уши Творца. Она слышала, как молится на иврите соседка, протягивая слова, и улавливала, как раскачивается хасид на своей половине. Его брюки были решительно заправлены в носки.

Женщины стояли тесно, задевая друг друга плечами. У некоторых из предплечий торчали острые кости. У многих волосы давно были сбриты, и головы стыдливо спрятаны под полотенце. Ладе на минуту показалось, что они завидуют ее шелковым прядям.

– Не завидуйте.

– Что ты? Нам нельзя. Мы выполняем 613 правил Пятикнижия.

– У меня большая боль…

– У меня тоже.

– От меня уходит муж.

– А мой приходит на 5 минут по вечерам…

– Не знаю, что хуже.

– Один Всевышний знает…

– Он со мной не спит.

– 12 дней каждого месяца?

– Вообще…

– Он моряк?

– Нет…

– Вы живете по предписанию Рабби Элиэзера?

– Это как?

Женщина втянула голову в плечи и боязливо прошептала:

– Мужчина любой профессии спит со своей женой каждый день. Рабочий – два раза в неделю. Погонщик ослов – один раз в неделю. Погонщик верблюдов – раз в тридцать дней. А моряк – один раз в шесть месяцев.

– Нет. Он просто любит другую.

– Тогда молись…

Они говорили по-женски, одними гулко стучащими сердцами. Освобождая от мозга заложенную веками интуицию. Абсолютно беззвучно. А потом каждая пошла своей дорогой, продвигаясь спиной к выходу. Не суетясь, не рассматривая, не оценивая собеседницу. Хотя нет, они уходили по одному и тому же женскому пути.

Город уже окончательно проснулся и стал оранжевым. Каждый камень стал отдавать вчерашний и прошлогодний жар. Утро стремительно набирало высоту, норовя тут же скатиться в полдень. Мартовский воздух был еще свежим и не горчил от жары и зыбучих песков. Везде мелькали макушки, покрытые кипами и гамбургами без заломов из твердого фетра. У некоторых на голове были штраймлы, похожие на гнезда аистов. У многих была выверенная кошерная одежда, в которой не сочетаются лен с шерстью. Так же, как и молоко с мясом. С мясом, приготовленным по всем правилам галахи, где ножи точатся дольше, чем рассекаются трахея и пищевод.

Женщины торопились в традиционно черном, обвешенные детьми, как новогодние елки игрушками. В плотных колготах терялась стройность ноги и расплескивалась стопа в закрытых кожаных туфлях.

В храме Гроба Господня ворота уже давно были открыты потомком мусульманской семьи Нусейбе, ключи от которых он потом вернет на хранение семье Юдех. И поочередно служили литургии. Каждой из шести христианских конфессий. И кто-то подвел черту. Как наложил горизонт на ее жизнь. И она поняла, что нужно из целой любви сделать нечто странное. Разделить ее пополам. И каждый уйдет со своей частью. Иначе ее не спасти.

– Господи, что с нами происходит?

– Пути Господни неисповедимы.

– Мы сможем возродить свои чувства?

– Пути Господни неисповедимы.

– Мне очень нужно это знать.

– Пути Господни неисповедимы…

И она вынесла свой итог. Свою истину. Случится то, во что ты очень веришь. А она верила в их предначертание. В то, что они созданы друг для друга. Но пришло время любовь отпустить во имя ее спасения. Сойти с дистанции земных чувств и приблизиться к состоянию любви Божественной. Она стояла в храме трех религий и разговаривала с Богом. Он выглядел как человек. И даже пах, как человек – завтраком, состоящим из иракской питы и хумуса, рецепт которого шлифовался тысячелетиями.

Был Чистый четверг у католиков, и шла церковная служба. Мужчины в белом пели молитву. Они пели ее на ходу и шли так долго, что перестали иметь видимое начало и конец. Она стояла на балконе, и каменные перила продавили ей грудь.

– Что ты хочешь?

– Ребенка.

Ответ, как и вопрос, прозвучал неожиданно. Но как-то сам собой. Он просто выпрыгнул из ее подсознания, и она поняла, что наконец-то полностью доверилась Богу. И перестала себе врать.

Белый ход сменился на черный. Потом монахи рассеялись, и ключник влез на деревянную лестницу. Было почти десять утра.

Абрикосовое солнце выветривало тень. На камне сидела женщина с младенцем. Ему исполнилось недели две от силы. Он был похож на слепого котенка, одетого в человеческие одежки. Женщина крутила его, как куклу, рассматривая до мелочей, еще до конца не осознавая, что он уже не внутри. А считанные дни как снаружи.

А потом Лада пошла по Пути Скорби улицей Виа Долороза, делая все нужные остановки. Было очень тесно на рынке в мусульманском квартале, и незаметно закончился квартал армянский. Хотелось выпить гранатовый фреш за 15 шекелей и окунуть руку в корзину с бирюзой. Но она не давала себе поблажек и не делала пауз. Она шла и набиралась сил в пути. Перед своим самым смелым решением.

Все остановки были отмечены часовнями и церквями. На четвертой ей вдруг стало очень больно. В том месте, где Господь встречался с Матерью Марией. Ее накрыло скорбью всех терявших своих детей. И она погладила свой пустой живот, который на этот раз был полуполным. Словно хотела его защитить от потерь.

К пятой принадлежал камень, который сохранил след руки Иисуса, когда он освободился от креста. К нему была вереницей очередь. Люди стояли, не выпуская из уст свои просьбы. И она покорно стояла, в надежде скинуть на минуту свой, пусть не такой масштабный, но все же крест.

Шестая точка была местом Вероники, которая вытерла кровь с его лица шелковым платком. На платке отпечатался лик. И вдруг она увидела одинокую женщину, облаченную в покрывало, которое только подчеркивало стройность ее фигуры. На загорелых стопах были кожаные сандалии с ремешками. Ей даже на миг показалось, что подобные босоножки она видела в ALDO и даже их примеряла. В волосах повязан шнурок, по местному – хевел. Они встретились глазами и узнали друг друга.

– Ты здесь?

– Я отсюда никогда не ухожу.

– Но тебя же могут увидеть.

– Как видишь – нет.

– Ты очень красивая.

– Ты тоже.

– Что мне делать?

У Лады опять сорвался вопрос, который парализовал ее рассудок и вытеснял любые другие темы.

– Просто открой дверь, когда он захочет уйти. И вытри пот с его лба.

– А потом?

– А потом будь готова эту же дверь распахнуть, когда он вернется…

Половину крестного пути сопровождал рынок. Ей показались неуместными подвешенные футбольные мячи, кальсоны и бутсы.